Невозможный Хинштейн: знаменитому журналисту, депутату и политику исполняется 50 лет

Для меня это выглядело логичным продолжением истории нашего с Сашей старшего товарища, классика отечественного детектива Эдуарда Хруцкого (о нем речь еще впереди), появившегося в прокурорском мундире в сериале «На углу у Патриарших», созданного по его роману.

Давно пришел к выводу, что Хинштейна самого надо играть в кино — в остросюжетном политическом детективе.

Сашина жизнь, во всяком случае, та часть, что происходила на моих глазах в, да и после, затмевала самые интригующие повествования. Но я не биограф, а для описания репортерских приключений Хинштейна нужны были бы литературные таланты братьев Вайнеров.

Саша Хинштейн ворвался в журналистику, если прибегнуть к спортивной метафоре, как грозный центрфорвард к воротам, сметая все преграды на пути. Столь же стремительно и прочно он вошел и в мою жизнь.

Впервые я его заметил в пресс-центре теннисного Кубка Кремля году в 1993-м. Не скрою, был несколько удивлен, насколько начинающий корреспондент отдела информации держался на равных с завсегдатаями ложи прессы, да и нельзя было не обратить внимание на его невероятную общительность в кулуарах со старшими коллегами — кипучая энергия молодого журналиста, по-моему, не уступала по накалу его сверстникам, выходящим сражаться на корты «Олимпийского» с ракеткой в руках. По странной иронии судьбы, в главной VIP-ложе вместе с тогдашним президентом Ельциным присутствовали и многие его соратники, впоследствии ставшие персонажами статей и публикаций Александра Хинштейна.

Не скажу, что тогда завязались наши отношения, но в коротких встречах в редакционном коридоре я уже смотрел на Сашу другими глазами: в его амбициозности (не путать с самонадеянностью) угадывались грядущие чемпионские устремления.

Иногда Саша, человек моложе меня, непостижимо казался значительно старше — своей гроссмейстерской оценкой жизненных ситуаций, а его легкое перо в сочетании с железной аргументацией фактов придавало громким публикациям Хинштейна конан-дойлевскую математическую логику, рекордно быстро превратив начинающего автора в журналиста, ставшего первым пером России.

Невероятная коммуникабельность позволила ему черпать все новые головокружительные сюжеты сенсационных материалов, разоблачающих коррупцию в стране, — жесткие публикации про деяния тогдашнего министра внутренних дел Рушайло или материалы о злоупотреблениях главы Федерального агентства правительственной связи Старовойтова.

В те времена за расследование подноготной сильных мира сего можно было лишиться головы, но Саша страха, по-моему, не испытывал никогда: и в профессии, и в обычной жизни.

Как-то отправились кататься на горных лыжах в Подмосковье. Я попытался поделиться с ним навыками, обретенными на более крутых склонах — альпийских, но Саша советами пренебрег, поставил лыжи прямо и понесся со склона без виражей, с отчаянием камикадзе. Падал, конечно, но упрямо камнем летел вниз... Мне тогда многое открылось в его характере — не просто достичь цели кратчайшим путем, терпения-то Саше не занимать, а выбрать одному ему свойственную траекторию, ну и держаться ее до конца...

Мне мой друг неуловимо напоминает мотогонщика под куполом, не имеющего права сбросить скорость: рисковый номер требует от героя только одного — отважно добавлять скорость. Но на каких бы взрослых скоростях ни летал Саша по жизни, к дружбе он сохранил юношеское трепетное чувство.

Когда он дарит очередную свою книгу-бестселлер, на титульном листе находит добрые слова, напоминающие те далекие уже времена, в которых вроде как к месту приходились мои советы в редакционной круговерти. Но я-то точно знаю, что ни в каком наставничестве Саша особо не нуждался, он — самородок.

Почему-то зацепилась в памяти из тех лет незначительная, казалось бы, деталь на одной из презентаций: слегка подшофе Жириновский, упорно предлагающий молодому журналисту Хинштейну чокнуться бокалами. Настойчивость, с которой символ ЛДПР проявлял не свойственное ему радушие к корреспонденту, заставила призадуматься впоследствии о прозорливости Вольфовича, разглядевшего в начинающем репортере сильную личность, хотя вряд ли он мог представить себе Хинштейна как оппонента впоследствии в стенах Государственной думы.

Для меня, вроде бы Сашу хорошо знавшего, не скрою, решение на пике журналистской славы заняться политической деятельностью стало не просто полной неожиданностью, показалось вначале даже слегка авантюрным. Но он, прочно поселившись в поездах и самолетах, в круглосуточном режиме встречался с избирателями и выиграл выборную кампанию практически с нуля, что, собственно, всегда было в стиле Саши — самому выстраивать линию жизни.

Принципиальность его, позволившая занять высокий пост председателя комитета Госдумы, может соперничать только с чувством товарищества: я за многое Саше признателен — наши нескончаемые дачные посиделки с душевными разговорами, иной раз до рассвета, веселые совместные дни рождения и новогодние праздники, да и обычный треп по телефону — тоже неотъемлемая часть моей жизни.

Иногда мы вспоминаем и те непростые дни, когда власть решила упрятать ведущего журналиста газеты за решетку.

Скандал с задержанием Александра Евсеевича случился, как сейчас помню, накануне выходных, когда я намеревался отоспаться за неделю, но в ночи раздался звонок нашего сотрудника Игоря Агафонова, сообщившего, что Сашу Хинштейна забрали в СИЗО — люди Рушайло и не особенно скрывали, что ведут за журналистом круглосуточную слежку.

Поводом для задержания послужило обнаруженное у Хинштейна удостоверение на имя капитана Московского уголовного розыска Матвеева — «ксива» была не поддельная, выдана Саше официально таможенным управлением, входящим в силовой блок как «прикрытие» его небезопасной расследовательской деятельности.

В шесть утра мы с Агафоновым уже входили в здание изолятора в Хорошево-Мневниках, предварительно до отвала затоварившись в круглосуточном супермаркете соками, сыром и колбасой, чтобы разнообразить сидельцу скудную казенную пищу.

К нам вышел мрачного вида подполковник Морозов, который и возбудил уголовное дело на журналиста. Передачу с продуктами приняли, но выпускать из камеры Хинштейна подполковник наотрез отказался, недвусмысленно дав понять, что безоглядно режущий правду-матку журналист заигрался и ему грозит реальный срок. В ответ я довольно дерзко напомнил милицейскому следователю строки из песни Высоцкого: «Капитан, никогда ты не станешь майором...»

Я ошибался — Морозов сделал завидную карьеру, дослужившись до генеральских лампасов в московском главке на Петровке. И круг замкнулся — спустя годы он стал «героем» материалов Александра Хинштейна, оказавшись одним из многих «оборотней в погонах» и уволенных с позором после его публикаций.

Но это случится много позже, а пока, на наше счастье, Василий Савельевич Шахновский снимает трубку прямого телефона в мэрии и, узнав о милицейском беспределе, тут же докладывает ситуацию Лужкову, который принял решительные меры. Уже через несколько дней у меня на даче мы отмечали Сашин выход из застенков, хотя ставить точку в этой истории было преждевременно — министр маниакально горел желанием упрятать Хинштейна за решетку.

Павел Гусев решился на беспрецедентную акцию: провести митинг протеста против милицейского беспредела в защиту журналиста прямо у здания МВД на Октябрьской площади. Собралась многотысячная толпа, возмущенная действиями силовиков, — люди вели себя дисциплинированно, но Рушайло и власть попятились...

Сколько лет прошло с тех пор. Мы с Сашей вспоминаем те годы.

— Стоя на пороге в в начале 1990-х, после школы, ты убежденно говорил: «Не может быть профессии интереснее, чем журналистская»...

— Я и по-прежнему считаю: нет интереснее профессии, чем журналистская. Журналист — человек, способный покорять пространство и время, узнавать завтрашние новости уже сегодня. Другой вопрос, печатная журналистика и телевизионная уступают новым медиа, Интернету, соцсетям, телеграм-каналам, но чувство причастности к тому, как вершится история, никуда не исчезает. Журналисту все должно быть интересно, и он хочет поделиться своими открытиями с читателями, зрителями и слушателями. И если ему интересно, то свой интерес он передает и им. И сегодня те, кто занимается журналистикой, уверен я, по-прежнему воспринимают мир как постоянное открытие для себя.

Сегодня основная журналистика происходит там, на линии боевого соприкосновения. Верю, из сегодняшних военкоров, которые возрождают лучшие традиции военкоров фронтового времени, появятся и будущие выдающиеся писатели. Одна из самых сильных, по крайней мере для меня, книг о войне — трилогия Константина Симонова «Живые и мертвые», написанная как раз на основе его фронтовых записей и дневников. Те, кто находится сегодня там, те, кто пишет и делает свои записи, — может быть, из этого получатся новые «Живые и мертвые».

— На пике журналистской карьеры и репортерской славы, когда вся страна взахлеб читала твои сенсационные статьи, ты делаешь непредсказуемый вираж и уходишь в политику.

— Мне всегда было интересно заниматься журналистикой активной, а я делил журналистику на активную и пассивную. Первая — это та, которая создает полностью сама, вторая — это та, которая эти новости потом описывает. Мне всегда было важно, чтобы мои публикации не просто вызывали общественный резонанс, но приводили к конкретным результатам. Чтобы их герои получали по заслугам, их снимали бы с должностей, привлекали бы к ответственности, справедливость восторжествовала, незаконно возбужденные дела прекращались и тому подобное. С какого-то времени я начал ощущать, что сила журналистского слова значительно сократилась, убавилась, и результата, на который ты рассчитываешь, очень трудно достичь. И тогда я понял: чтобы что-то изменить, нужно оказаться внутри этого процесса — чем биться о каменную кирпичную стену, лучше через нее перелезть. Потому пошел в политику, впервые избрался депутатом Госдумы, когда мне было 29 лет. И сразу убедился в том, что статус дает дополнительные возможности для журналиста. На стыке своего избрания занимался судьбой одной из жертв печально известных «оборотней в погонах», сотрудников МУРа, которые поставили на поток фальсификацию улик: подбрасывали наркотики, оружие людям, а потом вымогали с них деньги. Одним из таких потерпевших был эстонец, электрик с поезда Таллин—Москва, — ему на перроне загрузили наркотики, до это изъятые у реального наркоторговца. И несчастного электрика в итоге осудили. Пока я был просто журналистом, несмотря на все публикации, добиться изменения приговора, а человек был осужден к длительному сроку, я не мог. А после того, как получил мандат, в конечном счете Верховный суд отменил ранее вынесенное решение. Ну а мы вместе с прокуратурой, ребятами из УСБ МВД добились его полной реабилитации. Я сам приехал забирать этого человека в суд. До сих пор помню: его звали Айвар Альяс.

— Создавалось ощущение на тот момент, что рамки целых газетных полос и даже разворотов тебя теснят. И ты создал серию крупномасштабных политических детективов-полотен, на страницах которых оживают генсеки, на Лубянку возвращаются председатели КГБ, а в Кремле первый Президент России Борис Ельцин снова принимает «серого кардинала» Бориса Березовского. Чувствуешь ли ты себя писателем, равным, скажем, нашим с тобой любимым романистам Юлиану Семенову и Эдуарду Хруцкому?

— Нет, конечно, я не чувствую себя даже близко ровней с мэтрами политического романа, как мой любимый Юлиан Семенов и наш друг Эдуард Хруцкий. Но, конечно, Семенов для меня является недосягаемой высотой, и человека, равного по его масштабу таланта, многогранности, глубины, яркости, я сегодня, честно, не вижу. Пытаюсь сейчас работать над романом, замысел которого окончательно оформился в доме-музее Семенова в Мухалатке в Крыму, куда я приезжал в 20-м году и даже посидел за широким столом, где рождались многие его вещи, включая «Семнадцать мгновений весны». Там окончательно для себя понял, что напишу такую книгу, в которой расскажу, что видел, чему был свидетелем сам в жанре политического детектива, и посвящу Юлиану Семенову.

— Героями, а точнее, антигероями твоих разоблачительных статей было множество высокопоставленных и влиятельных людей. Не уверен, что перечень руководителей крупного ранга, которые считали и считают тебя своим злейшим врагом, поместился бы на газетной странице. Когда вспоминаешь те времена, холодок по спине не бегает?

— Много людей не испытывают ко мне любви, имеют основания считать меня причиной своих бед, сломанной карьеры, привлечения к уголовной ответственности. По молодости ни о каком страхе я не думал, но и сегодня редко его испытываю. Мысленно возвращаюсь в конец 90-х, становится не по себе от того, по какому лезвию бритвы ходил. Пример Димы Холодова, к сожалению, показателен. Тогда жизнь человека не стоила, по сути, ничего. Но и сегодня я, к сожалению или к счастью, не разучился выбирать себе влиятельных оппонентов и противников.

— Ты никогда не скрывал своего искреннего уважения к деятельности и подвигам сотрудников спецслужб разных эпох. Но, увидев тебя в служебном кабинете в должности советника директора Росгвардии, я был удивлен — все-таки организация военная… Как ты влился в личный состав?

— Была интересным опытом работа внутри Росгвардии. Появилась уникальная возможность увидеть силовые структуры, что называется, в 3D. Я знал их работу как журналист, много общаясь, взаимодействуя, участвуя так или иначе в каких-то операциях. Потом как депутат, будучи зампредом Комитета по безопасности и отвечавшим, в частности, за законодательство всех органов внутренних дел. Я же и сопровождал внесенный в 16-м году президентский законопроект о войсках национальной гвардии. Ну а оказавшись внутри, я увидел, как работает система, что называется, воочию. Сложно ли проходило вхождение — и да, и нет. Я никогда не старался показать себя военным человеком, понимая, что ни у людей в погонах, ни у штатских это не вызовет понимания. Надо сказать, что я благодарен Росгвардии за многие уроки, которые работа там мне преподала, и тому, что я сумел увидеть много из того, что раньше не понимал и не знал. Познакомиться с огромным количеством очень достойных людей, настоящих мужиков, которыми может и должна гордиться страна. И когда сегодня я вношу, разрабатываю законопроекты, например в интересах Росгвардии, или занимаюсь какими-то другими связанными с ней проектами, я понимаю, почему и для кого я это делаю. Росгвардия сегодня — не просто самое молодое силовое ведомство, это организация, способная на решение абсолютно любых многофункциональных задач.

— Мы с тобой прекрасно знаем, что жизнь в журналистской среде допускает определенные творческие вольности, в том числе и в распорядке дня. Твоя послередакционная карьера, не сомневаюсь, потребовала более строгой дисциплины. Как удалось перестроиться?

— Если честно, депутатская работа, в отличие от военной службы, тоже не предполагает жесткого графика, когда нужно с 9 до 18 быть на рабочем месте. И оценка здесь не по количеству просиженного тобой в кабинете времени, а по количеству достигнутых результатов. И во многом, к слову, моя депутатская работа сродни журналистской в том смысле, что эта работа творческая, многогранная и многопрофильная. В газете дистанция от твоего замысла, от твоей идеи очень короткая, потому что максимум это публикация и какие-то последующие шаги, чтобы эта публикация получила какую-то реакцию. А здесь у меня есть возможность от замысла дойти не просто до того, чтобы эту проблему поставить широко. А чтобы найти ее решение, ее реализовать и выйти на конкретный результат. Это работа, которая тоже требует большого количества общения с людьми, постоянных встреч, контактов, знакомств. Естественно, знания психологии. В этом смысле у каждого из депутатов всегда есть возможность себя, что называется, проявить. Кто-то этой возможностью пользуется, кто-то нет. Но когда я слышу пренебрежительные отзывы о том, что депутаты бездельничают, мне иногда становится, честно, обидно.

— Судя по последним телесюжетам, где речь шла о коррупционной составляющей работы бывшего самарского судьи Ефанова, репортерский азарт тебя не оставил. Или это уже часть депутатской работы?

— Как я сказал, в работе журналиста и депутата много общего, и, конечно, те профессиональные навыки, которые я получил когда-то, у меня сохраняются. Умение обрабатывать информацию, ее анализировать, вычленять главное, формулировать цели, смыслы. Это часть журналистской работы, которая вообще помогает в политике. Ну а что касается моей борьбы с коррупцией в уже конкретно взятом регионе в Самарской области, откуда я избран, то да, эти навыки здесь тоже вполне пригождаются. И список из людей, чьего привлечения к ответственности и отставок я добился, уже более чем внушительный.

Продолжается моя затяжная борьба против бывшего уже председателя Шестого конституционного суда общей юрисдикции Александра Ефанова. После моих обращений он был досрочно лишен полномочий и оставлен без пенсии. Возбуждены уголовные дела, земли, которые аффилировали здесь фирмы мошенническим образом, были выведены из госсобственности, конфискованы и возвращены обратно государству. Но эта борьба продолжается, и понятно, что противостоит мощная опасная система, которая формировалась многие годы и которая, конечно, свои позиции сдавать не хочет.

— Несколько лет назад, когда твой папа Евсей Абрамович готовился справить 89-летие, то в качестве подарка попросил у тебя велосипед. Ну что, как говорили в старину, идем дорогой отцов?

— Да, слава богу, у меня хорошие гены. Отцу в этом году исполнилось 95, он по-прежнему бодр, ездит на велосипеде, пользуется общественным транспортом. Надеюсь, что эти гены позволят и мне еще многое в жизни успеть и 50 — это лишь очередная зарубка.

...Я подумал, что эдак лет через сорок я точно знаю, что подарю своему другу на день рождения, кроме понимания, как будет выглядеть этот велосипед. Но Александр Евсеевич меня бы не понял, если бы я в эти юбилейные дни не вспомнил нашего друга, замечательного классика детективного жанра Эдуарда Хруцкого, с которым Саша меня и познакомил. Пришел с ним в мой кабинет, впрочем, который мы с Сашей делили на двоих, и с гордостью представил мне своего товарища — писателя и драматурга, классика детективного жанра. Помню, пожимая его по-боксерски крепкую руку, я сразу для себя отметил, что писатель и драматург — полный тезка Стрельцова.

Спортивные ассоциации возникли не случайно: воображение дорисовало образ импозантного и вальяжного Хруцкого с колоритной трубкой в зубах, напоминающего комиссара Мегрэ — тяжеловеса, мастера спорта по боксу, награжденного орденом Красной Звезды за подавление венгерского мятежа 1956 года, — в залитом яркими огнями квадрате ринга, впечатывающего соперника в канаты.

Разумеется, я читал его роман «Четвертый эшелон», смотрел фильмы «По данным уголовного розыска», «Приступить к ликвидации», «На углу у Патриарших».

Мы присели, как принято, когда приходят знаменитости, у редакционной барной стойки. Эдуард Анатольевич расправил мощные плечи под твидовым пиджаком — других не признавал.

Эдуард Анатольевич, которого впоследствии мы по-домашнему, фамильярно-почтительно именовали «дядя Эдик», безудержно увлек нас с Хинштейном в прошлое — во времена московской «оттепели». В самое модное место гуляющего Бродвея (так столичные пижоны на американский манер с легкой иронией именовали улицу Горького, ныне Тверскую) — в «Коктейл-холл», располагавшийся еще с довоенных времен напротив Центрального телеграфа, где пунши вольготно смешивались с шампань-коблером. А на втором этаже играл маленький оркестр под руководством высокого усатого красавца по прозвищу Мопассан — будущего композитора Яна Френкеля, написавшего музыку к одному из первых советских боевиков «Неуловимые мстители».

Мы с Хинштейном к тому времени слыли искушенными в профессии людьми, но истории Эдуарда Анатольевича о советских авантюристах, теневых дельцах, интуристовских кокотках в двух шагах от Кремля нас искренне завораживали. Да и как было не плениться Бродвеем 1950-х, где Хруцкий получил прозвище Центровой и где фартовые ребята соседствовали с суровыми сыщиками, а ослепительные кинозвезды крутили романы со знаменитыми чемпионами. Знакомство мы закрепили в ресторане Дома кино — излюбленном месте Хруцкого.

Потом мы с Хинштейном частенько наведывались в знаменитый Дом на набережной у кинотеатра «Ударник», к ним в гости с женой Светланой Ивановной, дочерью первого председателя КГБ СССР генерала Серова, в котором они жили в квартире Василия Сталина.

Может, кого-то разочарую, но тени генералиссимуса Сталина и его верного соратника генерала Власика нам с Сашей не мерещились, как не доносился из уголков квартиры и отдаленный цокот каблучков дочери Сталина Светланы Аллилуевой. По преданию, именно в этих стенах школьницей-десятиклассницей она познакомилась с известным сценаристом Алексеем Каплером, для которого платонический роман закончился в лагерях Воркуты.

По молодости мы на часы не заглядывали. Случалось, звонили в дверь сталинской квартиры и за полночь. В любое время суток на плите стояла кастрюля с супом, ожидая загулявших гостей, — своеобразный памятник неизменного радушия хозяев, как и посиделки на кухне по давней советской традиции.

15 мая каждый год мы с Хинштейном обязательно ехали поздравлять Эдуарда Анатольевича в ресторан Дома кино, где по традиции собирались его друзья: сценарист Эдуард Володарский, актеры Всеволод Шиловский и Борис Клюев, прототип главного героя сериала «На углу у Патриарших» — бывший начальник 108-го отделения милиции, ныне министр внутренних дел Владимир Колокольцев.

Через много лет, уже после смерти Эдуарда Анатольевича и Светланы Ивановны, ее племянница (детей у них не осталось) обнаружила в гараже тайник с чемоданом, где хранились бесценные записи экс-председателя КГБ, начальника ГРУ Ивана Александровича Серова, и движимый чувством дружбы Александр Хинштейн проделал поистине титанический труд, перелопатив гигантское количество материалов и документов и издав уникальную книгу — свидетельство эпохи, — воссоздавшую масштаб выдающейся личности, генерала спецслужб, которого Хрущев одним росчерком пера лишил звезды Героя и трех звезд на погонах (из генералов армии разжаловал до генерал-майоров).

Сталинская высотка в Доме на набережной, разумеется, на том же месте, как и ресторан Дома кино, просто мы без дяди Эдика с Сашей Хинштейном туда не ходим.

Я знаю Александра Евсеевича много лет — всегда удивлялся его немыслимым поворотам судьбы. К ним привыкнуть невозможно.

И сам себе удивляюсь, что каким-то непостижимым образом я привык.