По итогу корреспондент обнаружил на выставке несколько жемчужин. Одна из них была заявлена в анонсах — речь о попытке «реконструкции утраченной библиотеки Есенина». Такой же таинственной, как «библиотека Ивана Грозного», за которой русские «индианы джонсы» охотятся несколько веков, есенинская, конечно же, не является. Но личное собрание книг поэта существовало и до наших дней как цельная коллекция не дошло. Однако известно, что входило в его круг чтения, и библиотека, располагая значительными фондами, в нескольких витринах выставила такие же книги, какие держал в руках поэт. Но и показала действительно принадлежавшие классику — шестой том комаровского полного собрания сочинений Пушкина 1887 года, переданный в 1979 году Константином Сергеевичем Есениным музею-заповеднику его великого отца. (В этом томе напечатана «История Пугачевского бунта», которую Есенин изучал, работая над поэмой «Пугачев».)
Вторая россыпь жемчужин — самая очевидная. Это представленные в подлинниках публикации Сергея Есенина, отклики на его творческую деятельность и трагический внезапный уход, отраженные в дореволюционных («Скифы», «Северные записки») и раннесоветских изданиях («Красная нива», «Красная новь», «Новый мир» и т.д.).
О новомирской стоит сказать отдельно — в книге 1-го журнала за 1926 год напечатали «посмертную поэму» «Чорный человек» (именно так писалось первое слово тогда) с названием и именем автора, взятыми в черную рамку, точно некролог…
«Черный человек/Черный, черный/Черный человек/На кровать ко мне садится…» Кстати, недавно подробно выяснял обстоятельства первого выступления Есенина в 1915 году на вечере «Краса». Так вот на выставке представили журнальный (отнюдь не комплиментарный) отзыв на «Красу». В нем упоминается, что на вечере в концертном зале Тенишевского училища, «по словам очевидцев», «добрый молодец, млад-Есенин из Рязани потряхивал кудрями русыми, приплясывал ножками резвыми…». Причем к статье присовокупили карикатуру на основных участников, где Есенина изобразили в виде… неоперившегося воробышка.
Вообще современным авторам, падающим в обморок от любого критического газетного замечания в свой адрес (и злобно отвечающим на критику в соцсетях), стоило бы знать, как Есенину и при жизни, и после доставалось от прессы. Например, карикатура. «Рождественская» «Елка с перцем» с «подарками» (предновогодний выпуск журнала «Красный перец» за 1923 год). Подарок №28 «Есенину и Ко» — бутылка водки. Как говорится, без комментариев.
Мало? Получите еще! Карикатурный разворот журнала «Прожектор» изображает «пленарное заседание российской литературы». Горький, как бык, выпускает пар из носа. Лилипут Осип Брик сидит на кепке у Маяковского. Юрий Либединский (автор воспоминаний о Есенине) вылупился из яйца… На дереве на птичьих правах разместился ряд авторов, под ними на аэроплане летит комичный Есенин…
Но вернемся к многолетнему печатному избиению Есенина, а затем есенинщины, с которыми в молодой Советской России боролись на государственном уровне. Участвовала в избиении поэта, естественно, и газета московских комсомольцев. Только в 1928 году назывался «Молодым ленинцем».
Заголовок весьма показателен. «Есенинщина справляет тризну. Вечер в угоду обывателя». Снова карикатура — Есенин в качестве «золотого тельца». (И это — в годовщину смерти!) Рифмованная подпись: «Москва еще не видела,/Чтоб этак вокруг идола/Плясали в честь «культуры»/Кликушествующие от литературы».
По вечеру памяти во 2-м МХТ «Ленинец» прошелся, как асфальтоукладчик. Ругали всех — музыкантов, актрису Лидию Кореневу, читавшую стихи «Божницы», «Дева на облаках», «Иисус на руках» (имелось в виду стихотворение «Иисус-младенец», судя по всему). Далее цитата: «Это больше всего нравилось публике первых рядов, которая назавтра сидела в первых рядах на лекции «богословского» профессора Кузнецова (Николая Дмитриевича Кузнецова, пытавшегося защищать права верующих в СССР. — И.В.)… Вечер памяти был превращен его организаторами в совершенно бессмысленное торжество истеричных девиц и слюнявых «вспоминателей»… После Есенина осталось тяжкое наследство — есенинщина. Подобные вечера льют воду на мельницу этой самой есенинщины».
В 1928 году стук топоров, рубящих вишневый сад «святой русской литературы» (по определению Томаса Манна), раздавался все сильнее. Нужно было расчищать пространство для новой, советской атеистической словесности. И Есенин — даже мертвый — этому процессу явно мешал. Правда, «религиозное мракобесие» и «кликушество» оказались в хорошем смысле слова неуничтожимыми, но это — уже другая история.
Обсудить