Выживал в меняющихся условиях: о жизни белорусского писателя Василя Быкова

Василь Быков был из поколения тех, кто пацаном ушел на самую страшную войну в истории. Ту, где смерть приходила ежесекундно. У самого Быкова, к слову, были очень странные отношения со смертью — та подкрадывалась к нему, хватала, казалось, крепко, но по итогу отступала. Прожил Василь Владимирович немалых 79 лет и, что характерно, умер 22 июня, в тот день, когда началась война. «Тот самый длинный день в году / С его безоблачной погодой», — как писал Константин Симонов.

Быков родился в деревне Бычки в простой крестьянской семье. В 17 лет оказался на войне, но не солдатом — Великая Отечественная застала его на Украине на оборонительных работах. После было Саратовское пехотное училище, а после уже и месиво войны. Я сказал о «лейтенантской прозе», так вот, Быков уходил на фронт из училища в статусе младшего лейтенанта.

В самом начале, когда он строил оборонительные укрепления, Быков отстал от товарищей. Годы были катастрофические: красноармейцы отступали, мирные жители покидали свои дома. Отбившегося, блуждавшего Быкова встретили особисты и хотели расстрелять, видимо, подозревая то ли в работе на немецкую разведку, то ли в дезертирстве. И тех, и других тогда хватало. К счастью и для Василя, и для всей советской литературы, особисты в ситуации разобрались.

Вторая липкая причуда смерти подстерегала Быкова уже на фронте. Воевал он на Украине, освобождал те места, которые после станут промышленной мощью УССР: Кривой Рог, Александрия. Во время Кировоградской наступательной операции Василя ранило в ногу и живот. Его посчитали мертвым, но он выжил и двинулся дальше — в Венгрию, Югославию, Австрию. Дослужился до лейтенанта и командовал артиллерийским взводом. Свою главную награду Быков уже получил в мае 1945 года — он остался в живых.

Из выживших родилась та самая «лейтенантская проза»: Юрий Бондарев, Виктор Курочкин, Григорий Бакланов, Константин Воробьев — действительно значительное явление русской литературы. Есть мнение, что Василь Быков был лучшим из представителей этого направления. Спорное утверждение; как по мне, «Это мы, Господи!» Воробьева — произведение поистине запредельного, мирового уровня. А слава Юрия Бондарева, как и его гражданская позиция, что немаловажно, всегда оставалась константой.

Я бы так сформулировал: проза Василя Быкова была другой, нежели у остальных «лейтенантских» авторов. Она, конечно же, коррелировала и с «Южнее главного удара» Бакланова, и «Батальоны просят огня» Бондарева, и с «В августе сорок четвертого» Богомолова, но, как бы странно это сейчас ни прозвучало, переплеталась она, быковская проза, и с творчеством, например, Альбера Камю. Не в том смысле, что утверждала верховенство истины над верой, хотя и это тоже, а в том, что в первую очередь изучала, препарировала человека в обстоятельствах необыкновенных, критических.

И зачастую герои прозы Быкова поступали парадоксальным образом, во всяком случае, не так, как было принято говорить о подобных людях и ситуациях. Их задачей было выжить, но и выжить в подобных убийственных обстоятельствах было сродни предательству. Поэтому и цензурировали тексты Василя Владимировича. Писал он их, к слову, в основном на белорусском языке, и это тоже, несомненно, влияло. Раздвоенность языка, раздвоенность сознания.

В том, как поступали его герои — например, в повести «Мертвым не больно» (Быков всегда оставался мастером великолепных названий), — и крылась настоящая правда. Даже не окопная правда войны, как то принято говорить, а правда человеческая. Потому что Быков писал в первую очередь о душе человеческой, о ее скитаниях, терзаниях и мытарствах. Потому проза его любопытнейшим образом оказывает терапевтический эффект.

Прочтите или перечитайте повесть Василя Владимировича «Сотников» — удивительное произведение, без шуток. Есть такое выражение: «Каждый найдет что-то свое». И действительно, в «Сотникове» читатель может увидеть правду войны, а может узреть евангельский сюжет — своего рода восхождение на Голгофу. Когда дух оказывается сильнее тела — собственно, только дух и кует победу. Это во многом объясняет, почему наши великие деды и прадеды победили в бойне, где у них, казалось бы, изначально не было никаких шансов. Но дух, воля, ум проложили им путь в бессмертие; помните, как у Василия Гроссмана: «…люди ли шли в атаку, смертны ли они?».

Я сказал о цензурировании Василя Быкова. Тут надо сделать важные ремарки. В корне неправильно представлять Быкова кем-то вроде Варлама Шаламова или даже Александра Солженицына, преследуемых системой. Более того, утверждается, что Василь Владимирович поставил свою подпись под обвинительным письмом советских литераторов, клеймивших Сахарова и Солженицына. Сам Быков, ясное дело, всегда этот факт отрицал.

Так или иначе, свои почести от советского государства Василь Быков, конечно же, получил: Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, лауреат Государственной премии и прочее, прочее. В этом он похож на другого военного писателя, Виктора Астафьева, столетие со дня рождения которого мы отметили 1 мая. У того, правда, наград и почестей было еще больше. Но и Быков на внимание властей никогда не жаловался и жил, в общем-то, комфортно и сыто.

Однако был одним из тех — и радикальнее, чем, к примеру, Астафьев, — кто на закате советского государства выступил против него. А после ратовал совсем за другую Белоруссию — ту, что с Западом, а не с Россией, ту, что с набором характерных либеральных штампов и «ценностей». В 1996-м, когда власть отстоял Александр Лукашенко, Василь Быков, поддержавший другую сторону, покинул Родину. Жил то в Чехии, то в Финляндии, то в Германии.

Много выступал с лекциями, с интервью, конъюнктурно вещая о Чернобыле и КГБ; однако довольно быстро понял, что там, на Западе, интересен сугубо как политический деятель, проговаривающий определенные нарративы. И исключительно здоровый, пламенный — белорусским старикам-писателям в Европе не было места. Как тут не вспомнить классическое пелевинское о том, что русский художник нужен Западу только в России — как таран для системы, а за пределами России от него никакого проку. На Родину Быков вернулся за месяц до смерти. На его похороны в 2003 году пришли десятки тысяч людей, а Лукашенко так и не появился.

Сравнения Быкова и Астафьева по-своему неизбежны. Виктор Петрович разрушал и обличал все то, что когда-то давало ему славу и жизнь. Однако в случае Астафьева действовала, так мне видится, иная мотивационная сила. Он был разочарован, озлоблен, казалось, во всем. Это было доживание во многом сломленного человека. Василь же Быков, по сути, делал то, что он делал всегда — осваивал и практиковал науку выживания. И в этом чувствовалось ровно то же, что он описывал в своей прозе — парадоксальность поступка в переломное время. Умирать он приехал на Родину.

Почему я вспомнил Василя Быкова? Понятно, что столетие со дня его рождения — но это лишь формальный повод. Во-первых, Быков действительно выдающийся писатель. А во-вторых — это маркер. Особенно сейчас, когда мы отказываемся от того или иного художника, режиссера, музыканта, писателя из-за его политических высказываний, политической позиции. И во многом это справедливо. Идет новая битва.

Однако при этом мы никогда не должны забывать три простых вещи. Первая: есть степень тяжести того или иного высказывания или поступка. Второе: талант подчас существует отдельно от человека, он выше его. Третье: произведения после выхода в свет не принадлежат своему создателю. Так что прежде чем отказываться, мы честно должны ответить на вопрос: кто вместо и что вместо? Не образуется ли дыра в нашей культуре от изъятия? К сожалению, очень часто мы работали не на расширение, а на сужение и сокращение русской культуры. Не уверен, что это всегда шло нам в пользу.

Ну а закончить я хотел бы фразой прекрасного Александра Твардовского, поддержавшего Василя Быкова во время нападок критики и цензуры: «Все минется, а правда останется». Хочется верить, что это действительно так.