Идея, по сути, рождена простой и понятной человеческой тревогой. Государственная казна традиционно подпитывается отчислениями с заработных плат. Что же происходит, когда на заводе умный станок с числовым программным управлением заменяет нескольких операторов? Правильно, бюджет недополучает свои законные рубли. Возникает соблазн предложить бизнесу компенсировать эти выпадающие доходы через особый сбор на автоматизацию. Ведь если робот занял место человека, пусть и он поучаствует в финансировании больниц и школ, пусть даже и чисто символически.
Само обсуждение подобной идеи неминуемо требует поиска баланса. Эксперты считают, что даже если подобная мера и будет когда-либо рассмотрена, то лишь как крайне точечная и временная. Ее могут применить лишь там, где автоматизация реально и ощутимо сократит целые пласты рабочих мест, и собранные средства придется направить не в общую казну, а на переобучение и поддержку тех самых людей, чьи профессии уходят в прошлое.
Что интересно, российские власти вовсе не стали первооткрывателями в вопросе налогообложения роботов, а скорее присоединяются к международному интеллектуальному тренду.
Еще в 2017 году Билл Гейтс, человек, понимающий в технологиях больше иных правительств, предлагал обложить роботов налогом. Его логика была проста и изящна если машина занимает рабочее место человека, пусть она хотя бы оплатит его переобучение.
На практике же выясняется, что современные государства предпочитают действовать тоньше, чем вводить прямые налоги на железных работников. Южная Корея, например, не стала облагать роботов податями, но сократила налоговые льготы для компаний, слишком увлекшихся автоматизацией. Европейский парламент также подискутировал на эту тему, но в итоге предпочел отложить столь радикальные меры.
Во всей этой истории, важен даже не сам факт обсуждения, а то, как быстро серьезная экономическая идея обрастает мифами. Никитин, если вчитаться внимательнее, говорит вовсе не о том, чтобы заставить робота платить подоходный налог. Речь идет о корректировке налоговой системы для предприятий, которые замещают человеческий труд машинным.
Идея введения прямого налога на автоматизацию, озвученная в России, безусловно, рождена из благих побуждений. Однако ее практическая реализация неминуемо приведет к последствиям, где негативные эффекты могут значительно перевесить позитивные.
Прежде всего, государственная казна действительно получит новый, хотя и весьма скромный, источник доходов. Эти средства, теоретически, можно будет направить на программы переобучения сотрудников, чьи профессии уходят в прошлое, или на поддержку социальной стабильности в моногородах, где одно предприятие активно автоматизируется. Кроме того, сам факт обсуждения такого налога может создать у общества ощущение, что власти контролируют процесс технологической революции и защищают интересы граждан. Это может стать жестом социальной ответственности, показной или настоящей.
К сожалению, экономические законы всегда оказываются сильнее благих намерений. Наиболее очевидным и мгновенным последствием станет резкое торможение технологической модернизации. Российские предприятия, особенно в обрабатывающей промышленности и IT секторе, и так находятся в сложных конкурентных условиях. Дополнительная фискальная нагрузка на автоматизацию и роботизацию лишь замедлит технический прогресс и сделает инвестиции в роботизацию нерентабельными. В результате отечественные компании уже сейчас проигрывающие в производительности и качестве международным конкурентам, могут не выдержать борьбы с иностранными производителями, которые не обременены подобными сборами.
Далее, вместо ожидаемого сохранения рабочих мест мы увидим их качественную деградацию. Бизнес всегда будет искать пути оптимизации издержек. Налог на автоматизацию сделает экономически выгодным не современное производство с высококвалифицированными операторами, а архаичное, с низкооплачиваемым ручным трудом. В результате рынок труда заполнится низкопроизводительными вакансиями, а спрос на IT специалистов, инженеров и робототехников, наоборот, сократится. Страна столкнется не с безработицей, а с недоразвитостью трудового сектора.
Наконец, последует банальный, но критически важный отток капитала и мозгов. Крупные международные компании просто откажутся от размещения в России автоматизированных производств и исследовательских центров, предпочтя юрисдикции без подобных фискальных барьеров. Вслед за инвестициями за границу потянутся и еще оставшиеся в стране талантливые технологические специалисты, для которых не останется интересных проектов и достойных задач.
Помимо очевидных рисков, существует еще и целый пласт сложных вопросов, главный из которых — задача определения объекта налогообложения. В случае введения подобного налога, фискальные органы столкнутся с необходимостью дать точное определение роботу, программному обеспечению и автоматизированному решению. Кто будет определять отличие между обычным станком с ЧПУ и автоматизированной линией? Кто сможет ответить, является ли алгоритм, заменивший десять бухгалтеров, объектом налогообложения? Подобные споры грозят бизнесу бесконечными претензиями, а значит создают не слишком дружелюбную среду для ведения бизнеса.
Кроме того, необходимо учесть и административные издержки на взимание этого налога, которые могут превысить все потенциальные доходы от его сбора. Государству понадобится целая армия инспекторов, способных оценить уровень автоматизации на каждом предприятии. В свою очередь это породит колоссальную коррупционную нагрузку, так как у бизнесменов появится соблазн договариваться о занижении степени автоматизации своих производств.
В долгосрочной перспективе прямое налогообложение автоматизации выглядит как попытка лечить симптомы, а не болезнь, причем лечение может оказаться хуже самой болезни. Скорее всего, попытка обложить пошлинами автоматизацию и роботизацию оставит страну не с полной казной и сохраненными заводами, а с пустыми цехами устаревших предприятий и массовой миграцией амбициозных и талантливых граждан.
Обсудить