Дом дур - 5: «Вы меня, что ли, с ума все свести хотите?!»

«Пьяный» день рождения

Тоненькая ниточка, которая и сейчас все ещё держит меня с реальностью, и что это все было со мной взаправду и я себе не придумала — Лиля-Лилит.

Лилит выписали домой почти одновременно со мной . Лилит звонит мне иногда по пять раз на дню. Когда я спрашиваю: «Лиль, а ты поработать случаем не хочешь? Чем-то время свое занять, кроме как бесполезной болтовней по телефону?» Ответ неизменен: «А зачем? У меня вторая нерабочая группа инвалидности».

Ей то плохо, то великолепно. Но так-то у нее есть высокая цель: спасти наш мир. Не очень понятно, правда, от кого и чего. И ещё какая у нее стратегия.

Это же не просто так, утром встала и пошла спасать планету, наверное, для этого нужно план выработать, я не знаю, хотя бы как маленький принц Сента-Экзюпери. А дальше как пойдет. В любой случае надо действовать, а не просто так.

А Лиля мне заявляет, что ждёт ЗНАК. Вот когда он появится, тогда она как встанет, как начнет коней на скаку останавливать …

А пока не видит смысла распыляться на мелочи. На самом деле ни в какой Апокалипсис она не верит, это я точно знаю, просто без всего этого ей скучно жить, поэтому она и придумала себе альтернативную биографию, и играет в нее потихонечку, так веселее.

Но вообще-то Лилька прикольная.

Когда-то пару лет назад, среди своих подруг Лиля провела один эксперимент, она решила, что любой напиток из ее рук по вкусу будет напитком, как и на этикетке, а мозг станет воспринимать его как алкоголь, причем кому какой хочется, хочет выпивающий вино - будет вино, хочет пиво - будет пиво, водка - водка, чистый спирт - чистый спирт. И санитарки не придерутся. «Даже если они его попробуют, у них это будет то, что на этикетке», — добавила Лилька.

Я сказала, что не буду пить воду из-под крана, думая, что это итальянское просекко, тем более, что такое в человеческой истории уже бывало (Лилька, конечно, не вспомнила, где и когда), но тот, кто пару тысяч лет назад так сделал, не слишком хорошо закончил. Лилит ничего не поняла… И эксперимент этот в нашем отделении все же провела на дне рождении завсегдатая Нюры.

Нюра лежит здесь уже 2 года. День рождения у нее был 12 апреля — в День космонавтики. У Нюры шизофрения. Запутанные отношения с родными. Двое сыновей, которых она давно не видела. Она сама молчаливая и всегда насупленная. Вместе с Верой Открыткиной с тележками ходит за едой всему отделению три раза в день (в награду санитарки дают им пару сигарет). У меня с Нюрой хорошие отношения. Как-то я мыла полы в своей палате и заехала случайно тряпкой с хлоркой себе в глаз, Нюра поделилась со мной мазью против аллергии. Спасибо ей.

На День Рождения я подарила Нюре новый кусок душистого мыла, который у меня остался от первой и единственной передачи из дома. Саша не пожалела для Нюры пары носков. Лилька, понятно, устроила трюк с превращением сока в вино, и ещё ей муж притащил баклажку Оливье.

Особенно растрогала Маргарита Павловна, которая вынесла из своей комнаты книгу «Пятнадцатилетний капитан», подписанную «Нюре с Днем Рождения» (поверх надписи «Главному врачу на Новый год»)

Как легко выйти из психушки

Ах, да… О том, как Лилит пошла домой. Ну, это тоже было почти что чудо.

Дело в том, что в один прекрасный день у нее изо рта выпала… челюсть. Вернее, не вся. А четыре керамические коронки.

На завтраке мы ели бутерброды с маслом и сыром (это, кстати, единственное, что я могла затолкать в себя в больнице, похудев здесь за две недели на 7 килограммов). Лиля откусила мягкий белый хлеб и ее зубы остались в мякише,

«Вот ведь, блин, я за эти коронки 120 тысяч отдала год назад. Что ж мне теперь делать-то?» — прошепелявила она и со страдальческим выражением лица подкатила к медсестре. «Вот», — протянула ей свои коронки. «И что ты мне их даешь? И зачем они мне нужны?»

«Ну, положите их куда-нибудь у себя в сестринской. А то вдруг украдут», — не найдя ничего лучше, шмыгнула носом Лиля.

Весь день она мучалась со своими выпавшими зубами и даже проблема спасения рода человеческого отошла куда-то на второй план.

Света Н., которая Лилю недолюбливала, хотя и терпела из-за меня, высказала предположение, что та наконец проявила свое истинное я. «И какое?» «Эгоистка эта Лиля, думает только о себе».

«А разве не все люди такие?» — возразила я.

«Все такие. Но только она одна притворяется, будто мечтает спасти мир».

«Не она одна. Ты просто не смотришь телевизор. Тот же Жириновский, к примеру…»

«Который умер?»

«Возражаю, Жириновский бессмертен…»

«Это как?»

«Ты просто не знаешь, но после смерти он стал ИИ и теперь дает мудрые советы всем, кто того хочет и не хочет».

Света посмотрела на меня так, что я поняла, что только что выдала очередной болезненный симптом для врачебной комиссии.

...На следующий день после обеда, получив передачку, Лиля решила забрать у медсестры свою драгоценную челюсть, чтобы как-нибудь приклеить ее обратно, но тут медсестра ляпнула, что челюсти у нее уже нет, так как она ее, оказывается, отдала … Лилиному мужу. А надо сказать, что Лиля официально замужем за мужчиной, который моложе ее на 20 лет (Сергею 32, это правда, я его видела, он красавец, у него бирюзовые глаза, об этом просила написать уже сама Лиля. Чем она его покорила, понятно — бешеной энергетикой. Ну и он должен гордиться своей супругой, первый-то муж Лилит был сам Адам, ага!)

Представляю картину маслом, приходит Сергей в больницу, приносит любимой женщине передачу. А ему медсестра такая: пожалуйста, вот вам взамен вставная челюсть супруги, получите и распишитесь.

«Может, она просто не подумала, что сделала?» — зачем-то спросила у Лили Света, воспитывавшаяся на пушкинских идеалах любви, добра и верности. «Может, она хотела как лучше?»

«Естественно, она не подумала. Это ты можешь не подумать со своими дурацкими стихами, а она все подумала и передумала наперед», — ответила ей Лиля, которая выросла на идеалах тамбовской братвы 90-х годов…

Вечером Лиле позвонил муж, который сказал, что это она хорошо сообразила, чтобы выйти пораньше из больницы. «Это как?» — прифигела Лилька, так как в отличие от малолетки Евы в членовредительстве замечена не была. «Ну как? Теперь тебе к стоматологу срочно надо. Поэтому пусть тебя выписывают. Иди к своему лечащему и говори, чтобы отпускал, иначе у тебя такими темпами все остальные зубы повыпадают», — конечно, понял Сергей все совершенно неправильно, но в его идее была сермяжная правда.

С таким дырявым ртом, как у Лили, в больнице делать нечего. Это форс-мажор.

Однако мало устно сказать — выпустите меня, письменный документ должен быть на руках, что требуется срочная выписка для лечения у стоматолога. Все это нужно было изложить на белом листе бумаги шариковой ручкой. Продиктовать жалостливый текст подруге могла только я.

Листы бумаги у меня уже были от шизофренички Даши, которая достаточно легко с ними расставалась, а ручку нам с Лилит дала добрая (!!!) санитарка, которую я даже не знала, как зовут (А если бы и знала, не сказала бы). Я быстро написала письмо Даше для мамы («дорогая мама, это Даша, у меня все хорошо, принеси побольше конфет») и спросила, могу ли я ещё немного подержать ручку у себя. «Ну, ладно, — пожала санитарка плечами. — Только не говорите, что я вам ее дала и больше никому не давайте. А то знаете, тут агрессивные есть…»

«Знаем», — кивнули мы.

Дальше я написала на чистом листе бумаги, что Лилия испытывает невыносимую зубную боль, которая требует немедленного врачебного вмешательства вне психиатрического отделения.

Медсестра сказала, что завтра же передаст Лилькино заявление врачу. И вот на следующий день доктор сказал, что Лилия может идти на все четыре стороны, так как она легла сюда по своей воле, то и выйти может тоже добровольно. И в любой момент. Так написано в законе о психиатрии.

Подождите, а как же я? У меня, конечно, все зубы на месте. Но я ведь тоже поступила сюда добровольно и даже подписала согласие на свою госпитализацию. Означает ли это, что и я могла и могу уйти в любой момент? Тогда почему меня здесь до сих пор держат?

Я много раз спрашивала об этом своего лечащего врача. Однако он неизменно отвечал, что уйти я не могу .

Я спрашивала его об этом устно (у меня ведь не было бумаги и ручки). Он об этом так же устно отвечал..

Так как у меня не было телефона в свободном доступе на длительное время, я не могла посмотреть насколько это законно, мне казалось, что по закону вроде бы я могу уйти в любой момент, но ведь нужно знание точных юридических норм и правил. Я оказалась запертой в больничных стенах. За каждым моим шагом следили медсестры и санитарки, которые в любой момент в ответ на любое мое выступление могли меня скрутить, засунуть в мой рот лекарства, связать меня и положить на кровать.

Я была абсолютно бесправным никем.

Даже если бы я позвонила 02 и сказала: «Здравствуйте, я журналистка Екатерина Сажнева, меня держат в Тамбовской психушке, пришлите опергруппу и вытащите меня отсюда. Что бы мне ответили?»

Правильно! Бросили бы трубку!

Все, что я могла, — это смириться. Ждать. Терпеть. Верить в то, что я все-таки не по приговору суда на 25 лет попала сюда, рано или поздно я выйду из больницы.

Что какая бы ни была наша страна, но нельзя просто людей помещать в психиатрические больницы без достаточных на то оснований.

Ищу кровного родственника

С самого первого дня моего нахождения в психушке некоторое количество людей (ну человека три, так уж точно) готовы были выехать за мной из Москвы и ещё из одной дружественной страны, чтобы забрать из больницы.

Одну из больницы меня не выпустят. Так сказал мой лечащий доктор. Должен найтись человек, родственник, который возьмет на себя смелость забрать меня из больницы.

Скажу сразу, родная сестра, которая была со мной в день госпитализации меня в психушку, меня оттуда не забирала, так как она считает, что Тамбов — центр мира, а тамбовская психиатрия — лучшая, и что лично она все сделала для меня правильно. Она верит в тамбовскую медицину и верит моему лечащему врачу.

Совершеннолетняя дочь готова была прилететь за мной из-за границы, где она учится в университете. Но это было бы не быстро и достаточно дорого. Поэтому тут была против я, чтобы срывать ребенка посреди учебного года.

К тому же в тот момент дочь сдавала промежуточную сессию, которая заканчивалась только в самом конце апреля. Она могла все бросить, но я не могла допустить, чтобы у нее появились хвосты. Мы вместе с бывшим мужем платим за ее обучение круглую сумму, еще не хватало, чтобы ко всем прочим проблемам, добавились бы ещё и ее проблемы по учебе.

Моя приятельница журналистка Дина Карпицкая предлагала немедленно приехать из Москвы на машине и забрать меня, прислав СМС:

«Катя, я знаю, что с тобой. Набери! Я знаю где ты и что с тобой. Нужна помощь? Могу прям завтра приехать»

Я позвонила ей. и она сказала, что выдвигается буквально рано утром. Это было 9 апреля. И я весь следующий день ее прождала. Меня трясло. Я не могла есть и пить. Я и без того там не могла есть и пить, а тут совсем. Лилит меня утешала. И то и дело уходила в астрал, чтобы выяснить, как там дорога стелется, есть ли пробки на тонком плане. Сперва выходило, что Дина выехала. Потом, что она не выехала… Потом, что все не так однозначно.

Короче, Дина не приехала…

Я понимала, что как раз Динка ничего мне не должна. Ну не смог человек. Но я даже позвонить и спросить у нее не могла. Так как это был день «без телефонов».

Я списалась с ней только 11 апреля. И вот что она мне ответила:

«Кать, тебя мне не отдают. Предлагают перевезти тебя в Москву на скорой. Давай это устроим?»

На платной скорой в Москву??????? То есть это мероприятие мне обойдется от 25 до 35 тысяч… Почти как билет на самолет.

Я что — парализованная инсультница, не дай Бог, чтобы ехать в Москву 440 км ? Я прекрасно себя чувствую. И вообще...

Меня готовы были отдать неизвестному фельдшеру на скорой, но не самой Динке, так как якобы между нами нет кровного родства… А забрать человека из психушки, по авторитетному мнению тамбовского врача, меня могут только кровные родственники.

Тамбовские врачи упрямо заявляли, что не могут отпускать меня в никуда.

В конце-концов было решено, что меня передадут из Тамбовской психиатрической больницы в платную клинику неврозов в Москву.

Хотя, как я считаю, по закону о психиатрии, если есть согласие на добровольную госпитализацию от пациента, меня ВООБЩЕ не имели право держать в психиатрической больнице и обязаны были выписать в первое же утро, когда я проснулась в этом дурдоме и сказала, что не хочу тут лежать…

Я ничего не могла поделать, так как была бесправна, начни я выступать — и тут же вязки и удвоенная партия таблеток. Хотела я этого? Нет. Поэтому я должна была притворяться и терпеть. Быть как все. Для того, чтобы выйти отсюда. И защищать свои права. Не только свои. Но и тех, кто оставался там.

В понедельник 14 апреля мне позвонила моя двоюродная сестра из Москвы. Она оказалась тем самым кровным родственником, который готов был меня забрать под свою ответственность (конечно, доказывать кровное родство с ней тоже пришлось бы достаточно долго, так как родные сестры наши мамы, ее мама умерла несколько лет назад, если бы тамбовские психиатры решила совсем поизголяться, то могли бы запросить свидетельства о рождении, у одной 1931 года, у другой 1945… Потом свидетельства о браке… Фамилии-то сменились. Слава Богу, обошлось без этого!

Вот такой квест пришлось преодолеть , чтобы выйти из психушки. Мне очень интересно, как отнесутся к этому представители Генеральной прокуратуры РФ? Действительно ли забрать пациентку из психиатрической больницы имеют право только кровные родственники? А если их нет, тогда что? Если бы я оказалась сиротой? Лежать бы мне там пожизненно, что ли?

Двоюродная сестра Таня с Диной Карпицкой приехали в Тамбов вечером 15-го апреля и остановились у моих пожилых родителей, которые не могли меня забрать в силу своего возраста и состояния здоровья.

Домой!

Утром Таня с Диной должны были заехать за мной в больницу. Утро это понятие растяжимое и относительное. У тех, кто за больничной решеткой — одно. У тех, кто на свободе, другое.

У меня оно начиналось в 6:00.

У моих спасителей в 10:00. Пока Таня с Диной встали, пока умылись, пока выпили чашечку утреннего кофе…

Провожали меня из больницы три раза. Обычно пациентки исчезают из отделения просто так. Была — и нет ее. И след простыл. Но со мной все было немного иначе.

После подъема (то есть в 6:00) мне сообщили, что сегодня должны приехать мои относительно кровные родственники, но это ничего не значит, я все равно должна как всегда встать и идти смотреть телевизор. Мы пошли туда с Женькой и другими девочками. К этому моменту Женя развила бурную деятельность в отделении, ее муж принёс раскраски и цветные маркеры, она раздала их пациенткам и начала показывать, как можно красиво рисовать. Лучше всех рисовала Даша. Она вообще стала мягче последнее время. Зато всем дала прикурить седая Наина. Та которая любила петь Пугачеву.

В то последнее мое утро в больнице она разлеглась на границе между коридором и комнатой, свернулась калачиком и громко замычала. Но никто не обращал на нее никакого внимания. Даже санитарки, которые вроде бы должны следить за ее выкрутасами.

«Наина, вставай, — я опустилась на колени и попыталась ее приподнять. — Так нельзя. Не веди себя как умалишенная, иначе ты никогда отсюда не выйдешь».

Наина подняла на меня тяжелый взгляд. В нем не было ни капли безумия. Или мне так показалось. «Я хочу так. Мне так лучше», — произнесла она и покрепче вжалась в пол. Что ж, это был ее выбор. Остаться в мире сумасшедших.

«У-хо-ди», — строго сказала она мне.

И я ушла.

Света Н. ждала меня, сидя у окна. За эти две недели, пожалуй, она стала вторым для меня после Лили-Лилит по близости человеком здесь. Я понимала, что ее на свободе никто не ждёт. У Лилит дома муж и дочь, и вообще громадье планов по переустройству вселенной.

А у нее ?

Семья дяди, возможно , до безумия рада, что выжила родственницу из спорного жилья.

Кому нужна эта женщина с прекрасным лицом постаревшей Александры из «Москвы слезам не верит»? Выпишут ли ее когда-нибудь из больницы?

А ведь она вполне нормальна и способна жить . Чем ей помочь? Этого я пока не знала. Время шло, а за мной так никто и не приходил. Закончился завтрак, который я, как и раньше, отдала Свете. Мы снова вернулись в комнату дневного пребывания .

Затем одна из самых злобных санитарок погнала меня менять постельное белье. Распоряжения отпускать Калугину Екатерину Викторовну все ещё не поступало.

К этому моменту я так от них всех устала, что решила раскрыть себя. Терять мне было уже нечего.

— Вы бы хоть знали, Галина Васильевна, с кем так по-скотски общались все эти недели, — довольно лениво заявила я в ответ на очередную грубость. — Я ведь вообще-то журналистка из известной газеты.

Она посмотрела на меня. Маленькая такая. Не больше 154. Цвет волос - как баклажановая икра. В глазах понимание моего диагноза. Наконец-то она осознала, что я настоящая сумасшедшая типа Наполеона… А ещё притворялась нормальной, а оказалась… журналистка…

«Все вы тут из себя корчите… А на самом деле… Глаза б мои на вас не глядели… Видела бы ты меня в молодости, кем я была…» — хмыкнула она и тут же, другим голосом, добавила. «Кому я сказала, пододеяльник клади отдельно от простыней».

— Калугина на выход! — на весь коридор заорала медсестра Ольга.

… Они разом подлетели ко мне. И Женя, и Даша, и Шишкина, и Маргарита Павловна, и Евка чмокнула меня куда-то в темечко и привычно для себя разрыдалась… Ещё одна пациентка из старух пожелала мне счастья, что меня поразило, потому что она постоянно плела интриги, а другая девочка, которая постоянно посылала воздушный поцелуй Солнышку, «потому что оно живое», пожелала мне хорошей дороги, и, самое главное, здоровья.

Вообще, когда все это происходило, я думала, что вот так, по-киношному, не бывает, будто бы кто-то эту историю специально пишет… слишком уж складно. Слишком уж она неправдоподобная. Как в кино.

…. А потом я вышла в предбанник и взяла вещи, которые мне принесли из дома переодеться, и тут поняла, что я все-таки на этой родной земле в городе Тамбове, и кино закончилось, потому что сестра Таня не нашла моего нижнего белья и решила принести мне слитный купальник вместо лифчика. Действительно, не все ли равно — в апреле месяце. Может, я на речку пойти захочу сразу после выписки. Но я, которая хотела лишь одного: чтобы в этот мир вернулся здравый смысл и больше ничего, на этот раз не выдержала.

Я просто послала всех матом. Далеко и надолго.

…А сейчас будет короткий рассказ Дины о том, что она увидела в Тамбовской психушке.

РАССКАЗ ДИНЫ КАРПИЦКОЙ:

…Сама больница — ряд отдельных зданий, объединенных общим забором. Чем дальше вглубь, тем чётче понимаешь, куда попал. На лавочке у мужского корпуса мужики в странных халатах и с явно алкоголическими лицами неспешно курили.

- Ну вот, их же выпускают, - переговариваемся мы с моей попутчицей сестрой Кати Таней.

Корпус, в котором лежала Катя, оказался самым крайним. Узкая лестница, сетка вдоль перил, явно для того чтоб никто не спрыгнул. Глухая железная дверь, с объявлениями, что именно здесь на пятом этаже до сих пор ковидный карантин. Стучим:

- Мы за Калугиной!

- Ждите!!

10 - 15 минут ожидания около двери происходили странные вещи. Сначала какую-то девушку провела женщина в полицейской форме.

- Иди!, - коротко сказала она. А сама спустилась на этаж ниже и стала оттуда исподтишка наблюдать, не сбежала ли её подопечная.

А потом гуськом друг за другом на наш этаж стали подниматься женщины в цветастых фланелевых халатах. У каждой на плечах был огромный тюк с, как нам пояснили, чистым бельем.

Некоторые женщины выглядели вполне прилично. А у других невооруженным взглядом были видны тяжелые психиатрические расстройства.

У одной из них грудь едва ли не больше тюка за спиной. Казенный халат едва сходился впереди, явно не рассчитаный на такие «прелести». (Та самая Вера Открыткина, ее не перепутаешь ни с кем — Е. С.)

Медсестра как конвоир подгоняла их. Меня в этой сцене смутило совершенно всё. Почему пациентки идут строем? Почему они все одинаково одеты? Почему медсестра ведёт себя как надсмотрщик? Ничего не укладывалось в голове, мысли роились, пытаясь собрать все увиденное в какую-то логическую цепочку. Это же больница, да?

У железной двери, в ожидании когда её откроют, процессия замешкалась. Мы молчали и с интересом разглядывали этих разношерстных пациенток в одинаковых одеждах. Они тоже молчали и с жадным любопытством, явно изголодавшимся в изоляции, впились глазами в нас.

Чтобы нарушить эту липкую паузу я спросила у стоящей рядом со мной:

- Ну, как у вас тут? Кормят нормально?

- Да! Нормально, - женщина с радостью вступила в диалог, как-будто ждала этого. - Есть можно. Вы вот сигареток лучше своей принесите. Сигареты отбирают тут…

В этот момент щелкнула железная дверь. Это точно больница? — в очередной раз подумала я.

Катя вышла к нам злая и возбужденная. От чего ее лечили две недели, я не знаю, но выходила она из отделения как будто на грани нервного срыва.

Только спустя пару часов, осознав, видимо, что она вырвалась из больницы, Катя расслабилась и всю дорогу до Москвы пела песни.

(Ну, это Динка явно преувеличивает, песни я пела минут двадцать, а остальные шесть часов удивлялась, зачем они решили поехать в объезд по платной дороге, обещавшей отсутствие пробок, хотя на самом деле пробки там все равно были… — Е. С.)

Собственно, на этом моя история почти заканчивается. Почти. Потому что спустя два месяца я поняла, что не могу оставить это просто так, что должна поехать в Тамбов и разобраться, что же все-таки произошло со мной, и что сейчас творится в этой самой больнице, как закончились истории моих героев. И есть ли в больницы перемены к лучшему

…Окончание следует