«Папа долго ждал в морге, похоронить не могли»: как живут мариупольские беженцы спустя два года

Молодым и сильным действительно удалось начать жизнь с чистого листа. Получив российские паспорта, многие устроились на работу, взяли ипотеку, постарались если не забыть, то хотя бы принять все то, что им пришлось пережить в феврале-марте 2022 года.

А как живется немощным старикам из Мариуполя? Инвалидам? На какую помощь они могут рассчитывать? Где жить, если даже для аренды нужны неподъемные для них суммы? Как оформить пенсии?

Нина Рыбина с мужем Вячеславом Николаевичем и отцом 1927 года рождения бежали из Мариуполя вскоре после начала СВО. Без ничего. Но и это было счастье, потому что дома несколько недель отсидели в подвале.

Квартиру в ближайшем Подмосковье помогли найти благотворители. Уехавшие за границу хозяева пустили не задорого, практически за оплату ЖКХ. Но даже таких средств у пенсионеров не нашлось. Слава богу, получили паспорта РФ. Только вот что от них?

«Пенсию мы получаем в ДНР. По 10 тысяч рублей. Все документы сгорели. И на квартиру, и по трудовому стажу. В квартиру в Мариуполе было прямое попадание, ничего не уцелело, но сам дом не разрушен — и восстановят его не раньше чем через два года. Так что нам даже вернуться некуда», — рассказывает женщина.

Недавно скончался ее 96-летний отец.

Хоронить его было негде и не на что. Не москвич — нет места, бесполезно просить. «Папа долго ждал в морге, пока я смогла его забрать. В нем после того, что мы пережили в Мариуполе, осталось 36 килограммов. Я везде ездила, во все кабинеты стучала, чтобы нам помогли его похоронить, в итоге всё оплатили добрые люди», — говорит она.

От пережитого Нина Алексеевна тоже тяжело заболела. Онкология. И опять же только благодаря помощи меценатов удалось пристроить ее на операцию. А тут новая напасть — собственники съемной квартиры попросили покинуть ее до 1 апреля. Любая доброта имеет свой предел, им тоже нужны деньги, и они хотят сдавать ее по рыночной цене.

Едва-едва удалось уговорить их потерпеть еще два месяца. Пока пожилой женщине сделают операцию, пока она восстановится…

«Я понимаю, что никто никому ничего не должен. Мы очень благодарны, что они пустили нас и мы два года здесь прожили. Но что делать теперь, ума не приложу, куда идти, на что жить… У нас еще две кошки. С ними никуда не берут. Ни в санатории, ни в ПВР. А эти бедные кошки горели вместе с нами и в подвале сидели… Я их бросить тоже не могу. И всем помочь нельзя, я все понимаю». — Нина Алексеевна тихо и как-то даже безнадежно расплакалась в трубку.

Как я могу ей помочь? Никак. Прошли те времена, когда москвичи после выхода в свет статей наперебой звонили в редакцию и предлагали свою поддержку. Помню, как много лет назад таким образом мы спасли старушку из-под Одессы, которую цыгане вывезли в Москву и заставили попрошайничать в метро. Буквально за два дня бабушку удалось вернуть домой и купить ей новый дом в ее селе, потому что старый был разрушен.

И все в этой одесской деревушке были поражены, какие люди в России добрые и жалостливые.

А что сейчас? Сейчас я даже не знаю, что ей сказать. Она плачет, а я молчу в трубку.

Муж Нины Алексеевны, Вячеслав Николаевич, от отчаяния готов в 78 лет пойти на любую работу, но кто возьмет старика? «Я все понимаю, мы остались бомжами и никому не нужны. И всем тоже не поможешь», — повторила пенсионерка, с которой мы созвонились после операции. Я хотела написать о Рыбиных еще месяц назад, но тут «Крокус», затем наводнение в Орске, в общем, было не до них…

…Все в России идет по кругу. За наводнением непременно последуют лесные пожары, за ними очередной «черный лебедь» выпорхнет из-за угла, предсказуемый в своей непредсказуемости. Информационный поток настолько велик, что люди не успевают переварить то, что было еще вчера. Не то что два года назад.

И если «Крокус» у всех еще на слуху, то те же обстрелы Белгорода уже ушли из топа новостей, что уж говорить про позабытых беженцев из Мариуполя?

Проблемы у пожилых начинаются уже с оформления пенсии. Через год после начала СВО Россия вышла из Соглашения о гарантиях прав граждан стран — участников СНГ в области пенсионного обеспечения.

Этот документ был подписан в Москве в 1992-м десятью государствами бывшего Советского Союза, в том числе Россией и Украиной. Прежде это соглашение позволяло получать пенсию любому украинцу, переехавшему в РФ (как и россиянину на Украину) при условии, что у него наработан трудовой стаж и ранее он платил страховые взносы у себя на родине.

Выход из договора позволил России сэкономить несколько миллиардов рублей, выделяемых из бюджета Пенсионного фонда РФ.

Но фактически новые правила оставили без средств к существованию возрастных украинских беженцев, оказавшихся без кола и двора.

«Они могут претендовать на социальную пенсию, но только с наступления определенного возраста, — рассказала Лариса Шеслер, председатель Союза политэмигрантов и политзаключенных Украины. — Это на 5 лет позже, чем российский пенсионный возраст. То есть после 65 лет для женщин и 70 лет для мужчин».

Социальная пенсия составляет порядка 9500 тысяч рублей. В Москве и Московской области существуют свои дополнительные выплаты, которые варьируются от 7000 до 11 000 тысяч, но для них нужна постоянная регистрация.

Послабления были сделаны лишь жителям присоединенных территорий, для них пенсионный возраст начинается в соответствии с российским законодательством. В 60 и 65 лет соответственно. Однако даже здесь при начислении пенсии учитывается прежний стаж, подтвержденный документами, которые тоже далеко не всегда можно получить с Украины. В этом плане повезло жителям Донецка и Луганска. У них сохранились архивы с 2014 года, тогда как все остальные остаются ни с чем. Запросы уходят на Украину и пропадают с концами. Поэтому социальная пенсия — такая, как у Рыбиных, — это потолок, на который они могут рассчитывать.

К тому же пенсия зависит не только от рабочего стажа, но и от коэффициентов, и от уплаченных взносов. У беженцев зачастую нет ни того, ни другого. Поэтому они сразу опускаются на самое дно и каким-то образом с этого дна пытаются выплыть.

Работать эти бабушки и дедушки уже тоже не могут. Снять себе квартиру они не в состоянии. По закону никакое новое жилье, пусть даже и по социальному найму, им не положено. Полтора года назад депутаты обсуждали возможность предоставления некого временного жилья для такого рода категорий граждан, но разговоры так ничем и не закончились. Денег нет. Да, чисто теоретически можно еще встать в очередь на получение квартиры по социальному найму.

«Теоретически беженцы могут встать в очередь на получение жилплощади по договору социального найма на основании п. 1 ст. 51 Жилищного кодекса РФ», — комментирует эксперт по недвижимости Олег Силкин. Основанием может служить тот факт, что у многих квартиры были разрушены и непригодны для проживания. Но это тоже придется доказывать.

Какие-то 10–20 лет ожидания, и можно будет переезжать. Только вот у них нет этих лет…

Вероятно, их удел — те же ПВР, пункты временного размещения, за эти два года ставшие для многих практически родным домом.

Здесь всегда нальют тарелку супа, предоставят кровать и крышу над головой.

Как ни странно, но многие в таком положении предпочитают возвращаться снова в Мариуполь. Даже если дома там нет. Честно признаются, что там они хотя бы как все, не приходится просить и унижаться, все в равных условиях.

В конце апреля 2022 года я побывала в Мичуринске Тамбовской области, куда привезли партию мариупольцев из подвалов. Те выходили погреться на весеннем солнышке в одних стареньких шлепанцах. У многих эти сношенные тапки — все, что осталось от дома.

Беженцев было 140 человек. Старики шли общим списком, но когда я попросила показать мне самых пожилых, сотрудники ПВР не раздумывали: «Вам к Марии Андреевне и Богдану Дмитриевичу».

Мариола и Бодя, как они ласково друг друга называли. Она родилась между Россией и Украиной, на границе с Брянской областью. Он из Ивано-Франковска, западенец.

Ей без малого 80.

Ему 84, и он помнил еще ту войну.

При разговоре со мной Богдан Дмитриевич был молчалив, в себе. Мария Андреевна суетилась на своей кровати. Ей хотелось рассказать обо всем и сразу. И угостить, если бы было чем. Своего ничего нет. Даже ложки и те казенные.

«Обули, одели, накормили, — гордо перечисляла старушка. — Как же хорошо здесь у вас. И люди такие славные и добрые. Мне бы только глазком взглянуть, что от нашего дома в Мариуполе осталось, и я обратно сюда приеду».

«Куда ты собираешься, Маша. Нет там ничего», — бухтел Богдан Дмитриевич с соседней кровати.

«А все равно домой хочу», — бесхитростно вздыхала его жена.

Она рассказала, как последние дни чай кипятили на лестничных пролетах. Потому что возвращаться в квартиру было страшно. Еще один прилет, и их бы просто засыпало.

Там же, на лестничной клетке, ее встретил российский командир. «Мама, — говорит, — бегите отсюда. Здесь сейчас будет бой». Ну, я за стариком своим вернулась, и мы побежали».

Не представляю, как они могли бежать, если и сидели-то сейчас передо мной с трудом.

В России Мария Андреевна и Богдан Дмитриевич с утра до вечера смотрели телевизор, который им подарила администрация. Большой, цветной, на стене. Единственная личная их вещь.

Не пропускали ни один выпуск новостей. «Я ведь, по правде говоря, не знала, кто нас бомбил. Только здесь, в России, стало ясно… Всё по телевизору мне объяснили. Знаете, самолеты летали всю ночь. Так я подойду к окну и кричу в небо: хоть же кто вы, хоть скажите… Стены трясутся, постреляют сверху и улетят. Мы ведь и не знали, что нас бандеровцы и нацисты столько лет уничтожить хотят».

«Так зачем вам возвращаться в Мариуполь, в никуда, если вам здесь так хорошо?» — спросила я старушку. Она расплакалась.

«Там единственный сын похоронен. Пусть и могилки у него теперь нету, кладбище разбомблено, а я поеду, постою хоть на том месте, где могилка прежде была. И обратно к Боде моему вернусь».

Когда я ушла от стариков, тоже вся зареванная, сотрудники ПВР потихонечку сказали мне, что дедушка совсем плох. Обнаружили онкологию, и она очень быстро прогрессирует…

Я позвонила в этот ПВР снова уже в 2024-м, попыталась узнать, где же Мариола и Бодя сейчас.

«Дедушка умер. А бабушка помыкалась, помыкалась, да и вернулась назад в Мариуполь. А как и что с ней было дальше, мы не знаем. Это уже не наша зона ответственности», — сообщили в ПВР.