Санкции Трампа отложены: российская экономика держит оборону, но есть риски

Элемент давления

— 8 августа завершился срок ультиматума, который американский президент выдвинул еще в июле. Каковы, на ваш взгляд, реальные экономические риски для России, если США все же введут обещанные 100-процентные пошлины? Или это скорее элемент давления, чем реальная угроза?

Масленников: — Думаю, сейчас это скорее элемент давления. Американский президент в целом добился своей цели, использовав визит своего спецпредставителя для договоренности о прямых переговорах с нашим президентом. Но расслабляться рано — санкционное давление пока никуда не исчезло, просто жесткий вариант отложен. Новый виток санкционной напряженности возможен в любой момент, и за ситуацией нужно внимательно следить.

Надо сказать, у Трампа были экономические основания не вводить столь жесткие меры немедленно. Во-первых, на 12 августа у США запланирован очередной раунд торговых переговоров с Китаем. Введение 100-процентных пошлин на китайский импорт 8 августа перечеркнуло бы хрупкое американо-китайское перемирие, которое сейчас существует.

Во-вторых, 7 августа начали действовать 20-процентные пошлины на ряд индийских товаров, а было заявлено повышение до 25%, что в сумме давало бы 50%. Но там предусмотрена отсрочка — еще примерно три недели. Эти недели, очевидно, даны для выравнивания торговых интересов. Еще до этого был намечен ориентир — 25 августа, когда должны стартовать переговоры между Индией и США. Важно, что под новые тарифы не попадает значительная часть индийского экспорта — например, электроника и фармацевтика, производимые для американского рынка. С другой стороны, США добиваются расширения экспорта своей сельхозпродукции в Индию, но там это чувствительный вопрос, затрагивающий миллионы человек, занятых в аграрном секторе. Переговоры будут сложными.

Что касается России, еще до истечения августовского срока появились сигналы, что санкции могут быть отложены. Для нас это очередной повод для осторожности. К санкционному давлению мы уже в какой-то степени адаптировались: коллапса экономики, как некоторые наши недруги прогнозировали, не произошло и не произойдет. Но оно обострило хронические проблемы, прежде всего низкий уровень инвестиций в основной капитал и технологическое отставание.

Разуваев: — Наши отношения с США в экономике — это не столько внешняя торговля, сколько инвестиции. Торговые объемы всегда были небольшими, основными партнерами для нас традиционно остаются Европа, Азия, Ближний Восток. А вот инвестиции исторически были значительными: два-три десятилетия назад крупная доля российских акций принадлежала западным, в том числе американским фондам. Сейчас эта зависимость снизилась, но доступ к иностранному капиталу все равно важен.

Я думаю, что в итоге стороны попытаются выйти на компромисс, возможно, даже на рамочное соглашение в текущем году. Это могло бы дать импульс фондовому рынку и повысить уверенность потребителей. Резких колебаний на валютном рынке, вероятно, удастся избежать.

Один из пунктов, на котором настаивает Вашингтон, — возвращение расчетов за наш экспорт в долларах. Это спорный вопрос, но, скорее всего, по нему тоже найдут форму договоренности.

Ведев: — На мой взгляд, это действительно больше элемент давления. Прямые санкции для нас не так болезненны из-за небольшого объема торговли с США. Гораздо чувствительнее вторичные ограничения — особенно в части финансовых транзакций. Логистику экспорта и импорта мы уже перестроили, а вот расчеты — это сложнее.

При этом главный тормоз для экономики сейчас — не санкции, а наша собственная жесткая денежно-кредитная политика. Ее эффект на рост ВВП может оказаться сильнее, чем последствия внешнего давления.

Прямой показатель проблем

— Американские санкции могут затронуть не только Россию, но и ее ключевых торговых партнеров — Индию, Китай и других. Насколько уязвима российская внешняя торговля, если вторичные санкции США действительно заработают? Что будет с экспортом и валютной выручкой? Как изменятся торговые потоки?

Масленников: — В целом ответ очевиден. Даже за семь месяцев этого года мы видим снижение импорта более чем на 6%, при этом экспорт вырос лишь на 1%. Бюджетный дефицит за этот период увеличился с 1,7% до 2,2% ВВП. Доходы от нефти и газа за январь–июль составили около 5,25 трлн рублей — это на 18% меньше, чем годом ранее. В июле падение составило уже 27% к аналогичному месяцу прошлого года.

Скидки на российскую нефть в среднем пока удерживаются в определенном диапазоне, но риски остаются. В последние месяцы морские поставки нефти в Китай сократились примерно на 5%, зато немного выросли поставки в Индию. Китай получает значительную часть нефти по трубопроводам, поэтому морские ограничения для него менее критичны. Для Индии риски выше, но там позиции тоже неоднородные: одни НПЗ приостанавливают закупки, другие продолжают, и танкеры идут.

Если бы США ввели стопроцентные тарифы, это ударило бы и по их внутренней экономике, поэтому пока маловероятно, что такие меры будут реализованы немедленно. В случае резких ограничений с Китаем мы могли бы ускорить переговоры по новым трубопроводным маршрутам. С Индией сложнее: они могут выторговывать уступки по другим направлениям, включая снижение пошлин на высокотехнологичную продукцию.

Риск резкого обвала нефтяного экспорта я оцениваю как невысокий, но устойчивое сокращение внешнеторговых потоков уже идет. Недавние данные ЦБ: в июне совокупный финансовый поток экспортных отраслей был около нуля, а в июле упал на 8%, в отдельных секторах — до 9–10%. Это прямой показатель проблем.

— Если 100-процентные тарифы все же будут введены Америкой, какие секторы нашей экономики пострадают сильнее всего — энергетика, сельское хозяйство, ВПК, машиностроение? Смогут ли Китай и Индия обойти «вторичные» санкции и как это повлияет на спрос на наши товары?

Разуваев: — Часть данных по экспорту сейчас закрыта. Ранее Россия занимала второе место в мире по ряду поставок, но ситуация изменилась. Мы часто не афишируем контракты, но традиционными покупателями нашей продукции были Индия, Китай, страны Африки.

При крепком рубле рентабельность экспорта снижается, и это чувствуют все отрасли. В газовом секторе основным маршрутом в Европу остался «Турецкий поток», а Китай остается крупным потребителем. Есть мнение, что США могли бы перепродавать наш газ в Европу через выкуп инфраструктуры, но это пока только гипотеза.

Мы также активно поставляем в Китай продукты питания и переработки — от сладостей до мороженого. Но Китай жестко ведет ценовые переговоры и предпочитает диверсифицировать поставщиков. Зависимость от одного крупного покупателя всегда рискованна.

Масленников: — За семь месяцев текущего года товарооборот с Китаем сократился на 8–10%. Это связано и с переориентацией китайского экспорта на рынки Юго-Восточной Азии, и с ослаблением юаня. У нас есть сложности не только в нефти и газе, но и в зерновом экспорте: в новом сельхозгоду (с июля 2025-го по июль 2026-го) ожидается некоторое сокращение поставок. Потери не будут критическими, но несколько миллиардов долларов мы можем недополучить.

Одна из задач сейчас — расширение агроэкспорта с учетом мировых трендов. На рынке востребованы масличные культуры и продукты переработки, включая морепродукты и рыбную продукцию. Если развивать переработку и поставки с добавленной стоимостью, это даст серьезный эффект.

Ведев: — Внешняя торговля сейчас почти не зависит от курса рубля. Крепкая национальная валюта снижает рублевую выручку экспортеров, но объемы поставок остаются. Промышленная сборка, начатая еще в конце 2000-х, фактически прекратилась, и это заметный минус.

Импорт из Китая зависит от внутреннего спроса, поэтому падение на отдельных направлениях, например по автомобилям, на 5–8% вполне ожидаемо. По экспорту мы, скорее всего, удержимся на уровне прошлого года как по физическим объемам, так и по валютной выручке.

Положительное сальдо внешней торговли сохранится. Вероятно, рубль немного ослабят в рамках бюджетного правила, но это будет сделано в первую очередь ради пополнения бюджета, а не для поддержки экспорта. Резких изменений я не ожидаю.

Двухслойная экономика

— Если меры, озвученные Трампом, будут реализованы, как они отразятся на российских потребителях? Можно ли ожидать роста цен и инфляции? Каким может быть поведение рубля до конца лета? Есть ли основания для нового витка его ослабления?

Ведев: — В нашей экономике сложно отделить влияние санкций от последствий внутренней денежно-кредитной политики. За последние четыре месяца произошли принципиальные изменения: рост заработных плат прекратился, спрос на труд снизился, компании сокращают издержки. Мы фактически возвращаемся к осторожной модели потребления, как три года назад. Это уже заметно в прогнозах: вместо прошлогодних 4,3% роста ВВП в этом году ожидается около 1,2–1,5%.

Реальные доходы населения будут расти медленнее, спрос — снижаться. Это еще не рецессия, но заметное замедление. Внутренние ставки остаются высокими: долгосрочные облигации размещаются под двузначные проценты, и в таких условиях выгоднее сберегать, чем инвестировать. Это сразу бьет по строительству (разрешения на новые проекты упали примерно на 30%), а значит, в будущем снизится спрос на металл и другие материалы.

Я никогда не считал, что у нас был «перегрев» экономики. Проблема в другом — в заниженной оценке потенциального роста ВВП. Услуги, на которые приходится почти половина экономики, демонстрируют высокую производительность, особенно с учетом цифровизации. Но сейчас мы сами притормозили этот процесс. В результате получили падение спроса и снижение темпов роста.

Масленников: — Соглашусь с тем, что главная проблема — в хронических слабостях нашей экономики. Сегодня нужно определиться, что для нас приоритетнее: ускоренный рост или финансовая устойчивость с низкой инфляцией. Опыт показывает, что при разбалансированности бюджет и экономика быстро входят в кризисную зону.

Годовая инфляция составляет 8,77%. Чтобы приблизиться к целевому ориентиру, нужно удерживать ее ближе к 5%. Но при этом бюджетный дефицит уже превышает изначально запланированный уровень, и не факт, что он сократится к концу года. Это серьезный инфляционный риск. Если дефицит дойдет до 3% ВВП, ЦБ может либо сохранить высокую ключевую ставку на длительный срок, либо даже ее поднять.

Если новый виток санкций все-таки последует, это скажется на нефтегазовых доходах и может обнулить вклад чистого экспорта в рост. Если же до конца года удастся избежать эскалации и сохранить хотя бы перемирие, у нас будет шанс на постепенное снижение ставок и стимуляцию бизнеса.

Рост в следующем году, скорее всего, будет выше, но все зависит от структурной перестройки экономики, инвестиций и производительности труда. Санкции неприятны тем, что они бьют именно по нашим уязвимым точкам — точечно, с конца прошлого года. Ответом должно стать согласованное взаимодействие регуляторов, новые меры поддержки инвестиций и ускорение внедрения технологий. Момент истины — это бюджетные проектировки на 2028 год и реакция ЦБ в последнем квартале этого года.

— Российские власти заявляют о своем «иммунитете» к санкциям и о том, что экономика уже давно работает в условиях жестких ограничений. Есть ли в экономике России механизмы, которые могут смягчить удар от новых тарифных ограничений?

Масленников: — Значительного макроэкономического эффекта от новых санкций, скорее всего, не будет. Нам важно сохранять финансовую сбалансированность, ценовую стабильность через слаженную работу правительства, Центрального банка и поддержку частных инвестиций.

Мы уже в фазе замедления экономического роста, но для стабильного выполнения оборонных и социальных обязательств нужны темпы роста около 3% в год. Если мы будем отставать от глобальной экономики, риски будут расти. Даже если наступит мирная передышка, давление и требования санкций останутся — например, по конверсии оборонной промышленности и трудоустройству вернувшихся с фронта. Это существенная проблема будущего роста, и она никак не связана с санкциями.

Разуваев: — Кибербезопасность — очень острый вопрос. Недавний пример атаки на крупнейших российских авиаперевозчиков показывает уязвимость инфраструктуры. Многие западные компании уходят с рынка, но хотят вернуться. Киберугрозы могут влиять на критические инфраструктуры — авиаперевозки, железные дороги и так далее. Российские компании вынуждены сокращать издержки, но без надлежащей киберзащиты это рискованно. Вопрос требует большого внимания и ресурсов, иначе последствия могут быть серьезными.

Ведев: — Отчасти согласен с идеей «иммунитета» к санкциям. Я поддерживаю концепцию двухслойной экономики — сырьевая и высокотехнологичная. Важно, чтобы сырьевая подушка безопасности была обеспечена долгосрочными контрактами, а высокотехнологичный сектор развивался свободно. Для этого нужно нормализовать финансовые операции — чтобы деньги могли свободно проходить, не арестовывались активы и можно было работать с разными валютами.

Конечно, мы адаптировались к санкциям, но, например, отечественный автопром сейчас стал более национальным, что негативно сказывается на качестве и цене автомобилей. Оптимизация произошла, но было бы лучше снять санкционное давление для развития.

Подписывайтесь на в MAX. С ним вы всегда будете в курсе последних событий.