Экономист Буклемишев: «События подталкивают нас к смене экономической модели»

— В правительстве оценивают текущее состояние российской экономики по-разному. Глава Минэкономразвития Максим Решетников говорит, что мы уже «на грани перехода в рецессию». Министр финансов Антон Силуанов называет это «плановым охлаждением». Так с чем мы встречаем второе полугодие?

— Очевидно, что российская экономика сейчас находится не в самом лучшем положении. Но смысл этой дискуссии я не очень хорошо понимаю. Формально рецессия — это когда у вас два квартала подряд снижается производство. Однако, чтобы ее зафиксировать, детально рассмотреть в «зеркале заднего вида», должно пройти еще пару кварталов. Ситуация меняется настолько быстро, и неопределенность в этом потоке событий настолько высока, что любые усредненные численные оценки текущего момента, разных его составляющих мне представляются не слишком важными. Другое дело — системные сдвиги, которые определяют будущее нашей экономики. В ее структуре, как известно, есть сравнительно узкий быстрорастущий блок отраслей, прямо или косвенно связанных с ВПК, а вот остальные сегменты промышленности стагнируют или даже падают. Сложилась двухскоростная модель, и это, на мой взгляд, гораздо более важная характеристика того, в каком направлении идет сегодня развитие экономики.

Чем мы сможем торговать с миром?

— Какие основные болевые точки в отечественной экономике вы бы выделили?

— Узким местом стало бюджетное финансирование, в частности, дефицит бюджета. Это едва ли не главный индикатор того, насколько устойчива действующая экономическая модель. Дефицит сигнализирует о том, что экономика не способна сколь угодно долго функционировать в нынешнем авральном режиме. Воспроизводить его можно, либо «залезая в будущее» — за счет займов, либо финансируя за счет накопленных резервов прошлого. Но практически все резервы мы уже съели. Что касается долгосрочной перспективы, беспокоят другие, еще более болезненные вещи. Скажем, тема технологического развития. Россия пребывает в полуизоляции из-за масштабных санкций Запада, она в значительной степени отгорожена и от иностранных инвестиций, и от новейших технологических находок. Наивно полагать, что мы способны все необходимое производить сами, либо получать из Китая. Наш доминирующий партнер не все умеет сам, да и готов делиться с РФ далеко не всем, чем располагает.

Еще один безответный пока вопрос: каким образом, за счет чего Россия намерена обеспечивать свою конкурентоспособность в мире? Если раньше это были, в основном, сырьевые ресурсы, были также статьи экспорта, которые базировались на каких-то советских заделах (вроде поставок оружия), то сейчас ситуация очень сильно меняется в силу самых разных обстоятельств — санкций, изменения структуры глобальной экономики, перехода на возобновляемые источники энергии. Как и чем мы сможем торговать с окружающим миром — понимание этого гораздо важнее текущей ситуации с темпами инфляции или даже с дефицитом бюджета.

— Между тем за январь–июнь дефицит составил 3,7 трлн рублей, достигнув планки годового прогноза в 1,7% ВВП. Ряд экспертов предполагает, что к концу года он еще вырастет. Каковы перспективы его покрытия, учитывая, что самые большие траты традиционно приходятся на конец года?

— Вопрос достаточно важный, хотя явной угрозы бюджету вроде бы нет. Что-то будет профинансировано за счет средств ФНБ, что-то — за счет увеличения госзаимствований, а что-то — фактически за счет повышенной инфляции. В распоряжении Минфина есть разные рабочие варианты, как эту дыру сократить. С одной стороны, расходы бюджета высоки, и нужно их урезать, однако нет данных, как они распределяются по функциональным статьям, за счет чего увеличивается дефицит — это только оборонные расходы или что-то еще, например, компенсации по льготным кредитам. С другой стороны, проблема есть и по доходам, прежде всего нефтегазовым: они снижаются не только из-за санкционного давления и сокращения экспорта, но и нынешнего валютного курса. Кроме того, замедление российской экономики оборачивается и недостачей по ненефтегазовым доходам. Поэтому прогнозирование параметров будущего дефицита бюджета сродни гаданию на кофейной гуще.

— В конце апреля параметры бюджета были пересмотрены, дефицит повышен с 0,5% до 1,7% ВВП. Этим дело ограничится?

— Этот вариант уже отстал от жизни, вероятно, его придется корректировать еще. В текущих условиях консолидация бюджета неизбежна, и под ударом оказались важные статьи расходов, связанные, в частности, с технологическим развитием. Проблема обострится, поскольку на глазах сокращается остаток ликвидной части Фонда национального благосостояния. Даже если сместить цену отсечения по нефтегазовым доходам, восполнить его, выведя резервы ФНБ, скажем, на уровень 2021 года (общий объем — 13,8 трлн рублей, ликвидная часть — 8,5 трлн рублей), уже не получится. Нужно как-то исполнять текущие расходы бюджета перед тем, как откладывать что-то на будущее. Давайте наконец честно признаем: события подталкивают к смене самой экономической модели. Невозможно до бесконечности резать другие статьи расходов. Что остается? Налоги повышать? Да, можно, но это опять же приведет к еще большему торможению экономики.

Блицкриг в борьбе с инфляцией не удался

— По заявлениям ряда российских промышленников, депутатов Госдумы, сверхвысокая ставка ЦБ душит реальный сектор экономики. Критика в адрес Банка России, с осени прошлого года звучащая с высоких трибун и на разного рода форумах, не ослабевает. В какой степени она оправдана?

— На мой взгляд, далеко не в той степени, которой обычно руководствуются оппоненты Банка России. На мой взгляд, ЦБ сделал одну серьезную ошибку при выработке нынешней стратегии. Он переоценил свои возможности в противостоянии инфляции, не учтя в полной мере новую структуру российской экономики, ухудшающую условия его борьбы с ростом цен. При появлении первых признаков роста инфляции Центральный банк решил, что, резко ужесточив денежно-кредитную политику (ДКП), уже через полгода добьется нужной ему цели (таргета). Но блицкриг не удался — в условиях перекошенной экономической структуры и продолжения бюджетной экспансии нельзя было рассчитывать на столь быстрый результат.

Затем регулятор начал сбавлять обороты, по крайней мере, в отношении сроков достижения цели, но откатывать ставку назад уже было нельзя: это привело бы к формированию неверных ожиданий. Экономика России такая, как она есть, и, чтобы подавить инфляцию, нужно сохранять ставку высокой достаточно долгое время. Поэтому на сегодняшний день мы находимся в некой вилке между стратегически правильной в целом ДКП и изначально неверным посылом на достижение скорого результата.

Неразбалансированная монетарная сфера — это абсолютно необходимое условие для будущего экономического развития. Но действовать можно было по-другому: более мягко и на другом временном горизонте.

— В последнее время с высоких трибун все чаще раздаются призывы в адрес ЦБ РФ повысить таргет по инфляции до 7–8%. Стоит ли это делать и достижима ли инфляция в 4% в обозримой перспективе? Кстати, за первую неделю июля инфляция подскочила сразу на 0,79% в результате повышения тарифов ЖКХ.

— Этот недельный скачок ожидался. Но по большому счету в месячном выражении базовая инфляция продолжает замедляться, если не брать в расчет тарифные и высоковолатильные составляющие. Думаю, при продолжении нынешней ДКП (в некотором смягченном варианте) инфляция должна будет снижаться, если не будет новых фискальных взрывов. До сих пор рост бюджетных расходов подкреплялся из ФНБ. По сути, деньги из прошлого перетаскивали в сегодняшний день. И получалась сверхконцентрация расходов в одной точке. Но впредь такого, по всей видимости, не получится, а значит, от фискального фактора не приходится ждать большого воздействия на инфляцию.

Что касается корректировки таргета, то эта простая мера не решит сложную проблему, корни которой лежат глубоко в структуре экономики. Давайте задумаемся и о сигнале, который ЦБ пошлет окружающему миру, если поменяет таргет. По сути, это станет свидетельством его капитуляции, признанием того, что регулятор не способен свести инфляцию к 4% и что инфляционный фон постоянно будет выше. Соответственно, и 7–8% могут оказаться не последним рубежом. Напомню, что нынешний таргет введен в ходе кризисных событий 2014 года, когда и нефть подешевела, и курс рубля просел достаточно сильно. Если Банк России, далеко не самый слабый элемент в отечественной системе госуправления, повысит таргет, это будет означать, что ситуацию он оценивает как более критическую, чем в 2014-м.

Однажды пружина разожмется

— Какие внешние риски для нашей экономики следует считать наиболее опасными: санкции, замедление мирового ВВП, снижение цен и спроса на нефть, тарифная политика Трампа?

— Несомненно, всё это важные вещи, связанные с текущим моментом. Но, повторяю, надо определяться с перспективой, с тем, как Россия вдолгую собирается взаимодействовать с глобальной экономикой, составляя не более 3–4% от ее величины. Действия администрации Трампа, новые санкции, неопределенность на экспортных рынках, снижение цен на углеводороды — всё это элементы общей картины, заставляющей думать о завтрашнем месте и роли нашей страны в системе мировой торговли и разделения труда. Сейчас мы вынуждены жить, по сути, чуть ли не ежедневно подстраиваясь под постоянно меняющуюся ситуацию. Вся экономика не может долго находиться «в бегах», как те же танкеры российского теневого флота, постоянно меняющие маршруты, контрагентов и точки дислокации. Рано или поздно речь должна зайти уже не о текущем управлении рисками, а о долговременных механизмах функционирования.

— Что происходит с рублем? Разговоры о том, что он переукреплен и что «со дня на день» курс развернется, идут примерно с марта...

— Аналитики Bank of America признали рубль «самой успешной валютой 2025 года», что вроде бы должно радовать, но непонятно, что с этим теперь делать. Тема обменного курса рубля по отношению к доллару США весьма значима, поскольку связана с национальными издержками. Но на это государство в нынешней ситуации не в состоянии повлиять: необходимые инструменты отсутствуют и у Центрального банка, и у других федеральных ведомств. Допустим, мы хотим ослабить курс, а дальше-то что? Запасов резервной валюты в распоряжении властей нет, финансовая система функционирует в полуизолированном от мира режиме. Понятно, что рано или поздно рубль начнет ослабевать, независимо от чьей-то воли: он просто не может укрепляться в условиях стагнации, высокой инфляции, продолжающегося геополитического давления. Чудес не бывает! Однажды пружина разожмется в обратную сторону по тем или иным причинам, и чем дольше продлится нынешняя курсовая аномалия, тем печальнее могут оказаться последствия.

— А какой рубль сейчас более выгоден российской экономике: крепкий или слабый?

— Сюжет с рублем — это тоже один из элементов функционирования экономики России во внешнем контуре. Из-за неопределенности частный сектор не начинает новые проекты и не импортирует инвестиционные товары, а потребители тоже не желают нарастить покупки зарубежных товаров и услуг. Например, у автодилеров скопилось полмиллиона нераспроданных машин, из которых 350 тысяч — китайские. Причина очевидна: ценовые и налоговые накрутки делают и российские, и китайские автомобили запредельно дорогими для основной массы граждан. Это лишь одно из многих свидетельств, что потребительская модель перестала вести себя привычным образом.

Между тем спрос со стороны домашних хозяйств дает половину национального ВВП — это главное в вопросе о текущем экономическом росте, о том, как люди представляют свое финансовое и экономическое будущее, с чем они готовы мириться, а с чем нет. Решать все задачи надо в комплексе, а не по отдельности — инфляция, курс, дефицит бюджета, кадровый голод... Нужен системный подход, а его пока не заметно.