Атом по имени Машков: друзья и коллеги рассказали о юбиляре

Если бы существовал чемпионат мира по фанатизму, то Владимир Львович однозначно стоял бы на верхней ступеньке пьедестала. Он — фанатик театра с полным набором симптоматики и побочными явлениями фанатизма. Как фанатик, он горяч, ему трудно возражать, он не замечает времени и деталей, на которые нормальные люди всегда обращают внимание, ибо на них во многом строятся и держатся отношения. Иногда так заведется, так заискрит, что рядом находиться небезопасно, за что его за глаза называют «Бешеный». Хотя больше бы подошло «нетерпим» или «непримирим», но эти отглагольные наречия сложнее произносить. То ли дело «бешеный». И этим все сказано.

А он не терпит чужой хитрости и фальши. Особенно в деле. Если говорит: «Не профессионально» — звучит как приговор, когда никакая реанимация не поможет. Поэтому будущие артисты, которые учатся в колледже имени учителя Машкова, с первого курса усваивают, что артисты — это никакая вам не богема, а пахари и лошади одновременно, которые должны уметь ВСЕ. Ну абсолютно ВСЕ. Сам-то он умеет, и еще как: включаем телевизор, идем в театр, убеждаемся — атомный артист.

Он непримирим ко всему, что мешает профессии и театру. Не рефлексирует, когда безоглядно рубит многолетние связи и обрывает дружбы, если глагол «подвел» становится чьей-то системой. Он нетерпим к сидению на двух стульях, к фигам в кармане, а формула «сказал одно — подумал другое — сделал третье» точно не про него. Он не предатель. Первый свой театр украсил трехэтажной буквой Z и даже головы не повернул в сторону коллективно осудивших его людей, называющих себя либералами, но таковыми, как показали события после февраля 2022 года, не являющимися. Просто Z — это его позиция, а не поза, которую он доказывает поступками. В Новокузнецке, в котором вырос, в основном за кулисами театра кукол (там работали его родители), помог отстроить новое здание. Открыл театр неограниченных возможностей для ребят, чья жизнь ограничена тяжелыми заболеваниями. «Кукла лечит» — так называется этот проект. Он часто ездит на Донбасс, делает или участвует в других проектах, на которых не пиарится. Так делал и его учитель, считавший, что доброе дело и благотворительность требуют тишины.

Учителю, Олегу Табакову, он поставил памятник — прямо рядом с театром. Хотя учитель не стоит, величественно озирая Садовое кольцо, а уютно возлежит в красном шарфике, опершись на атом солнца, которым был заряжен от рождения. Театр, принятый от учителя, изнутри выложил зеркалами, подчеркивающими его магическую природу.

С таким, как Машков, не просто рядом бежать: слабаки, хитроумные, лентяи, недобирающие в энергии и скорости, отваливаются по дороге. А он бежит! Яростно, темпераментно, как бешеный, то отращивая, то сбривая бороду. Куда и зачем? За атомом солнца, чтобы не растратить собственный и делиться им с теми, кто этого достоин.

Откуда такие берутся? Рождаются или становятся? Каким он парнем был и есть — рассказали однокурсники юбиляра, артисты, ученики.

Галина Романова, актриса Новокузнецкого театра кукол, помнит Владимира Львовича с тех пор, когда он был просто Вовкой.

— Помню его первое появление в нашем театре — зима, новогодний праздник, елка, я — Снегурочка. Вова стоял в кассовом зале в пальто, в шапке и из-под козырька наблюдал за тем, что происходит. Как будто давал оценку. Кто бы тогда мог подумать, кем он станет? А тогда он был такой маленький своеобразный человечек, подвижный очень, дать сдачи мог кому угодно. «Опять Вовка подрался, опять кого-то защищал», — говорила его мама, когда приходила в театр. Но не горевала, а смеялась — дело-то обычное. Напротив их дома была школа-интернат с трудными детьми, а он общался с этими ребятами, нашел с ними контакт. Он к ним ходил, и они к нему домой, но каким образом? Интернат стоял за высоким забором, а Машковы жили на первом этаже, так они доски от забора к окнам их перекинут и по доскам, значит, забираются к нему через окно.

А так он всегда был в театре, за кулисами. Я наблюдала за ним: вот никогда не пройдет мимо гребенок с куклами — то тросточку возьмет, то носик кукле почешет или на руку куклу наденет. В летние периоды даже подрабатывал: мы брали его с собой, когда ездили в пионерские лагеря, и он помогал монтировщикам таскать мешки — коллективным человеком рос. В старших классах роли у него стали появляться, уже работал в спектакле с перчаточной куклой, но не с простой, а с гапитом — волка играл. И теперь, с возрастом, глядя на него, я понимаю — все, что есть в нем сейчас, все было заложено тогда. Мужчиной рос.

Николай Соловьев, актер театра под руководством Сергея Афанасьева, учился с Владимиром Машковым в Новосибирском театральном училище и полтора года жил с ним в одной квартире, которую они вместе снимали у однокурсника.

— Квартира была на окраине, минут 40 до училища надо было добираться на автобусе. Мы садились на конечной остановке, занимали места, а по дороге набивалось много народу. Тогда принято было уступать места старшим, и мы уступали, но спать хотелось страшно. И один раз Володька притворился пьяным: встает такой, пошатываясь: «Тетенька, садитесь». — «Садись, сынок, что ты», — замахала руками тетенька. Он классно изображал своего папу, который был актером театра кукол, — очень смешно. И позже, когда я посмотрел спектакль «Матросская тишина», в Володином Абраме Шварце узнал его папу — один в один. Мы с ним подрабатывали в поликлинике — мыли там полы, а по воскресеньям даже ночевали. И когда не было врачей, надевали халаты, садились в регистратуре и прикидывались медработниками. Я говорил: «Вам в такой-то кабинет к Владимиру Львовичу».

Читал про него, что он был мачо, дрался — ни разу не видел. В училище Володя был лидером на курсе, хорошо учился, непрофильные дисциплины, вроде истории искусств, знал, умел отвечать. Интересно с ним было капустники делать. Он, между прочим, Гамлета репетировал, но не сыграл — его отчислили с третьего курса. Не по успеваемости, а за пропуски занятий: он тогда в Новокузнецк поехал и там по обстоятельствам задержался. И тогда Володя рванул в Москву. Его сразу брали во все театральные вузы, но он выбрал школу-студию МХАТ.

Евдокия Германова:

— Выражение «Все тайное рано или поздно становится явным» к Машкову не относится. Все его существо дерзновенно, оголено и направлено на Великое! А знаменитый совет Олега Павловича Табакова нам, его ученикам, существует в Володе Машкове в активном действии. А именно: «Великие чувства рождают великие помыслы, а великие помыслы ведут к великим поступкам». И только в такой последовательности.

Хочу сказать, что это свойство его натуры проявлялось уже в студенческие годы. В то время в общежитии театра-студии Олега Табакова жили, начиная свой творческий путь, многие нынешние звезды: Андрюша Смоляков, Саша Мохов, Женя Миронов, ну и, конечно же, искрометный Володя Машков. Многое в любом человеческом характере раскрывает быт. Володя тут был безупречен! Даже разделывание дешевой мойвы, которой мы при малом достатке питались, превращалось у него в искуснейший восхитительный процесс! Подробное, аккуратное, заботливое отделение внутренностей от основной части рыбного тела, ликвидация головы и хвостика, обваливание каждой тушки в муке, аккуратное раскладывание их на разделочную доску в правильные ровные ряды и в заключение гурманское присыпание тонким слоем сольцы и перчика происходило с величайшей виртуозностью и сопровождалось искрометными комментариями и шутками! На этот кулинарный спектакль собиралась вся общага. Слюноотделение начиналось уже сразу!

Виталий Егоров:

— Шел спектакль «Бумбараш», тот, самый первый, который Машков поставил в подвале на Чаплыгина. Один артист, очевидно, позволил себе лишнего накануне и в день спектакля был никакой. Что делать? Пришлось режиссеру самому срочно ввестись. Что-то быстро перед спектаклем с ним прошли, хотя это было совсем не обязательно: Володя в «Бумбараше» (как и в каждой своей постановке) любую роль знает, мужская она или женская, все помнит. А в «Бумбараше», надо сказать, ему пришлось играть белогвардейца — совсем небольшую роль. Ну, на репетиции все вроде прошли, все уже спокойны, но замечают, что перед началом его не видно. Обычно он за кулисами более заметен, а тут его нет. Третий звонок дали, спектакль начался, а его никто не видел. Когда подошло время его выхода вместе с белогвардейцами, Володя наконец появился. На сцене заметили, что голова у него почему-то чуть опущена. И вот он поднимает гордо голову, выбрасывает вперед руку, и все почему-то смотрят на руку с забинтованным пальцем. Такой же замотанный палец был у выбывшего артиста, потому что тот не то сломал его, не то вывихнул. Так вот, этот забинтованный палец, который Володя гордо держал вверх, был основной точкой движения его тела, отвлекающим, так сказать, маневром. Но когда он поднял голову, все увидели на его лице тонкий изящный грим, и особенно аккуратно и со вкусом у него смотрелись наклеенные ресницы. Вот это был раскол, мы еле сдерживались, а ему хоть бы что — стоит, ресницами хлопает, красавчик.

Выпускаем «Смертельный номер». Репетируем то в подвале на Чаплыгина, то во МХАТе в Камергерском. Тут даже не важно, где, а то, что репетиции всегда задерживались и заканчивались поздно. И когда сворачивались, Володя всегда говорил нам: «А сейчас едем ужинать». И он вез нас в ресторан, или мы шли куда-то рядом, и он накрывал поляну. Ужинали, тут же продолжали все обсуждать, репетировать, тут же получали от него люлей или похвалы. Кстати, когда он первый раз нас так позвал, мы сказали, что будем платить за себя. Надо было видеть Володю — дело чуть не дошло до драки.

Сергей Безруков:

— Когда я был студентом, я с восторгом смотрел спектакль «Матросская тишина» и его фантастическое, просто уникальное исполнение роли Абрама Шварца. И всегда мечтал играть в этом спектакле. Когда Саша Марин уехал в Канаду, роль Додика, сына Абрама Шварца, стал играть Женя Миронов, и я пошел в состав к Жене. И был счастлив одним тем, что сначала играл там маленькую роль — эпизодик в санитарном поезде, а потом — Додика. Но наш дипломный спектакль был «Билокси Блюз», который шел в «Табакерке», и мы, студенты курса Олега Павловича Табакова, туда ввелись. Володя играл в нем сержанта Томми — яркую, острохарактерную роль. Играл смешно и здорово. Потом нас заняли в пронзительном трагифарсе «Звездный час по местному времени», и мы ужасно завидовали Жене Миронову, Сереже Беляеву, Оле Блок-Миримской, Саше Марину, что они играют в спектакле Володи Машкова. А потом он начал репетировать «Страсти по Бумбарашу», где играл весь мужской состав курса Табакова. Володя всегда просил работать на репетициях в полную силу. Не признавал никакой «полноги» и просил актеров репетировать со стопроцентной отдачей, чтобы он мог проверить, насколько энергетический заряд артиста соответствует его замыслу. Да и он сам всегда работает на сумасшедшей энергетике и того же требует от остальных. В Торонто, помню, играли «Бумбараша». Там артисты, играющие белогвардейцев, становятся красноармейцами, и они от нагрузки сорвали голоса, потому что работали на пределе возможностей, как требовал Володя. А петь-то надо. Так мы, бандиты, подпевали красным из кулис.

Виктор, театральный сапожник:

— Что могу сказать про Владимира Львовича? С ним на примерке и на приемке обуви никогда не бывает проблем. У него и обмер фантастический, и прием фантастический. Всегда обнимет: «Вить, спасибо, класс». Я для «Ревизора» шил ему три пары обуви: тапочки и двое сапог-ботфортов. У него сложная нога — подъем высокий. И надо сделать так, чтобы он в обувь влетал и нога стояла капитально. Он не капризный в мерке. Мерку несложно снимать, сложнее потом подгонять. И тут можно ждать любых фокусов. А Львович, если ему где-то и поджимает, он говорит: «Пойдет». А я-то вижу, что не пойдет, говорю, что надо еще подделать. Просто он старается не напрягать других.

Виталий Егоров:

— Был в жизни Владимира Львовича такой случай. Как-то он ехал на машине с водителем, торопился. Вдруг на дороге увидел утку, которая суетилась возле водосточного люка. Машков попросил остановить машину, быстро вышел и все понял — в водосток свалились утята. Вместе с водителем они начали вытаскивать этих утят, что оказалось непросто. Те, перепуганные, не давались, их еле удалось собрать. А его где-то ждали, но он позвонил, перенес все дела, побежал в магазин за сачком, и с его помощью этих утят они с водителем кое-как выловили и повезли в зоопарк. Привезли в зоопарк, где им сказали, что у них своих хватает. И они поехали дальше этих утят пристраивать.