За несколько дней до выхода – закрытые предпремьерные показы, а это всегда возможность посмотреть новое кино «в тишине»: без гула зрительских отзывов, без оглядки на «авторитетные рецензии», без шумных подсказок от критиков «как именно это надо смотреть», без спойлеров. Накануне премьеры корреспондент побывала на таком закрытом показе, составила свое независимое мнение о киноверсии книги-бестселлера и прогулялась по Елагину острову с самим Водолазкиным, чтобы поговорить о фильме, его смыслах и атмосфере.
Герой Хабенского – профессор-нейробиолог Гейгер не так уж и похож на того Гейгера, что в книге. На экране он – сама боль, наглядный образчик человеческих метаний в ситуации архисложного личного выбора, когда… Нет, никаких спойлеров! Разве что упомяну: речь – о дилемме – дело всей жизни, будущее человечества или же кое-что глубоко личное (и это не только любовь, которая в фильме – везде и во всем).
Стычкин играет авиамагната-миллиардера, чье жизненное кредо «Я все могу и все куплю, лишь бы ученые с их наукой не подвели». Он спорит с Богом и с общепринятой концепцией времени, и я теперь не могу даже представить «Авиатора» без этого персонажа, который стал двигателем сюжетной линии, – а ведь в книге его просто нет. Горбатов – в роли Платонова, человека из другого века, двухметрового интеллигента с грустным взором и разбитыми мечтами. Как передать состояние, когда очнулся спустя столетие, ничего не помнишь – ни имени своего, ни рода, ни звания, ни причин, по которым стал жертвой эксперимента ученых-криоников? Заморозили в начале двадцатого века, а оттаял, когда на дворе уже 2026 год. Извечно печальным выражением глаз артиста Александра Горбатова только и можно передать такое состояние, и поникшей его головой.
В этом кино вообще много про то, что ой как не хотелось бы испытать на собственной шкуре. И не думать об этом после просмотра уже не можешь. Выходишь из зала, и продолжаешь вести внутренний диалог с кем-то. Об ошибках прошлого, которые иногда можно исправить в будущем, но не все и не так, как хотелось бы. О любви, которая всегда летит высоко, над любыми обстоятельствами и псевдо-важными факторами. Об упущенных возможностях, об играх с самой природой человеческой. О тех, кто жил за сто лет до нас. Их лица, «каких теперь не делают», их принципы, которые мы начинаем забывать, их трогательные отношения с возлюбленными, их речи из «Серебряного века»… И как-то сразу хочется всё делать правильно и не откладывать ничего на потом, – в моменте жить. Ведь кто его знает, когда это Будущее наступит – через миг или никогда? Время – иллюзия, и «Авиатор» во-многом об этом. А вовсе не про авиацию, как может показаться тому, кто не читал книгу Водолазкина.
Для нас, зрителей, всё просто: хорошее это кино или так себе? Нравится – не нравится? Войдет ли в личную копилку киношедевров или останется в ряду проходных фильмов? Мне увиделась парочка моментов картонных, где заметно, что режиссеру будто не хватило времени, чтобы рассказать что-то не так в лоб, тоньше. Некоторые эпизоды показались обрезанными, – возможно, что-то выкинули при монтаже. Местами есть какая-то недосказанность, это даже злит. Но я думаю про это кино, значит, оно зацепило? Всё же трудно без подсказок «авторитетов». И с представителем этих авторитетных мнений договариваюсь о встрече. В Питере, на Елагином острове – там, где происходит важная часть действия фильма. У меня много вопросов к автору романа – Евгению Водолазкину.
Встречаемся у моста, и сразу – прыжок во времени, в прошлый век. Вид на современную башню-«кукурузу» Лахта-центра резко сменяется вековыми деревьями Острова, и вполне можно поверить, что сейчас у пруда нам явятся герои «Авиатора»: шляпка-клош, старомодный крой жилета, любовь «по классике» …Да и сам писатель Водолазкин кажется человеком «не нонешнего века», его речь – будто речь профессора из дореволюционной России.
– Наш фильм, несомненно, отличается от книги. Еще Василий Шукшин в своей статье говорил, что средства литературы богаче, чем средства кино, и призывал к тому, чтобы киносценарий сам становился отдельным произведением искусства. Но никакого уничижительного смысла для кино в этом нет, и я не строил иллюзий, что целый роман можно построчно экранизировать. И сценарий фильма, как мне кажется, превратился в отдельное произведение, и это произведение мне нравится. К тому же, меня как писателя не может не радовать гипотетический фактор «обратной связи» – посмотрит наше кино тот, кто не был моим читателем, и после просмотра, возможно, прочитает книгу. А главные смыслы романа в фильме сохранились, не смотря на изменение сюжета, благодаря тому что…
(Беседу прерывают громкие крики питерских хищников. Чаек. Птицы претендуют на наше нехитрое угощение – крендели в уличном кафе в парке. И эти звуки, вместе с нетронутостью Елагина острова, почему-то окончательно убеждают, что мы не в городе, и тем более – не в современном Петербурге, а в прошлом – в начале двадцатого века).
– Эти крики чаек – те самые детали, которые создают атмосферу времени. Есть красота истины. Вот мой учитель академик Дмитрий Сергеевич Лихачев, чтобы передать атмосферу, описывал, например, звуки старого Петербурга: как уколачивали специальными колотушками деревянные шестигранники в мостовую, ремонтируя её, и в городе постоянно стоял стук этих колотушек. И я в своей книге пытался восстановить запахи города, звуки… Например, крики финских молочниц, которые продавали на Охте молоко… Эти вещи определяли историю, они были ее фоном и одновременно — передним краем. А в учебниках истории мы этого не прочтем. И я был очень сильно впечатлен тем, как Егор Кончаловский, режиссер, постарался передать подобные детали в кино. На съемках всегда есть режиссерское кресло – с табличкой с именем. Для «Авиатора» таких кресел сделали три – одно для, собственно, режиссера, одно для генерального продюсера Сергея Катышева (экранизация «Авиатора» — это его идея, и он участвовал во всем творческом процессе), а третье кресло – для меня. Но им кресла привозили на съемочную площадку, а мне – доставили домой. Я смекнул, что, видимо, мое присутствие на съемках особо не предполагается, но удержаться не смог, и приехал. И впечатлился. В книге я детально описал выезд пожарного обоза начала прошлого века на Невском. В фильме локация была другой – возле дома Набокова на Большой Морской, но мой пожарный обоз… Режиссер воссоздал все с поразительной точностью. Детали были необходимы, ведь этот эпизод очень важен – там знаковый разговор героя Стычкина с героем Горбатова. Я смотрел, открыв рот. Так что, могу сказать: да, фильм снят не дословно по книге, но всю атмосферу романа умудрились передать и в кино.
– Еще в школе нас учили всегда разделять автора и лирического героя. Но автор все равно закладывает в произведение что-то личное, разве что меняет контекст. Что-то подобное, Ваше личное, можно разглядеть в «Авиаторе»?
– Да. И в книге, и в фильме есть одна из сюжетных линий, которую я прописал «по мотивам» некой трагической истории, связанной с моей семьей. Брат моей прабабушки, живший в Архангельской губернии, Александр Дмитриевич Нечаев, отец Александр – священник – был арестован за «проповеди антисоветского характера», где говорил о гонении на религию. В 37-м его приговорили к десяти годам лагерей, в лагере он и умер. Я изучал архивы и материалы следствия и узнал, что одним из тех, кто давал показания против отца Александра, был человек, работавший «в колбасной мастерской». И в «Авиаторе» этот персонаж, вместе с колбасой, появился…
– «Авиатор» создан нам всем в назидание? Чему этот фильм призван научить зрителей?
– Кино (как и литература), на мой взгляд, должно избегать назидательности. Есть весьма уважаемый жанр проповеди, — вот ей и оставим все нравоучения. А в нашем кино зритель – это собеседник, а не паства. У писателя или режиссера – задача не проповеди читать, а показать явление, дать повод задуматься. Читатель или зритель сам сделает выводы. Я писал о том, что и сейчас, на мой взгляд, важно — о личной ответственности за все происходящее. А когда случилась экранизация, задумался и сам увидел множество важных смыслов. «Авиатор» показывает любовь, человеческие ошибки, отношение ко времени, относительность этого времени. Надеюсь, каждый найдет свое – важное.
– Почему оставили название «Авиатор»? Ведь первая ассоциация: одноименное кино Мартина Скорсезе 2004 года. Потенциальный зритель сбит с толку и уже спрашивает, кто же сыграет роль Леонардо Ди Каприо. Вы намеренно запутали зрителя?
– Не намеренно. Так вышло. Я написал книгу в 2016-м, фильм Скорсезе я не смотрел (до сих пор) и не думал тогда, что кто-то проведет параллели. Искал ёмкое название, ломал голову. Есть названия «разъясняющие» – пример: Гоголь, «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», а мне хотелось название ассоциативное. В начале двадцатого века поэт Велимир Хлебников придумал слово «летчик», но для названия моего романа оно не подходило. Как и слово «летун», которое употребил Александр Блок в стихотворении «Авиатор». В те годы был в ходу термин «воздухоплавание», но это тоже было не то. А вот название стихотворения Блока мне показалось ассоциативно близким. Кстати, когда мой роман переводили на немецкий, я предложил германскому издателю емкое слово на их языке, в переводе на русский дословно получилось – «идущий по воздуху». По-немецки было хорошо, а по-русски – опять не то. В общем, у меня роман получил заглавие – «Авиатор». Позже, в начале работы над экранизацией, я сам предлагал продюсеру Сергею Катышеву назвать фильм как-то иначе, но он посчитал, что важна прямая связь с книгой, и менять ничего не стал.
По легенде у дореволюционной знати была традиция встречать закат на западной стрелке Елагина острова, но сейчас в чернеющем питерском небе не видны краски, а у меня – час до отъезда в Москву, и почему-то захотелось сдать билет на поезд и улететь на самолете. Прощаясь с Водолазкиным, задираю голову и вижу в небе летящую точку, так похожую на биплан – с крыльями одно над другим. Честное слово – мне не показалось.
Обсудить