Сотрудники органов следствия понимают это. И все чаще прибегают к помощи заключенных. Доказательством вины человека на стадии следствия выступают показания его сокамерников. Якобы он им признался в совершенном преступлении, о чем они, опять же, якобы не могут молчать. Некоторые из таких сознательных сокамерников потом на суде отказываются от своих слов, утверждая, что дали их под давлением и в обмен на какие-то блага. Но это никого не смущает — «добровольные помощники» продолжают работать на благо следователей не покладая рук.
Чем опасна эта тенденция и как уберечься от ложных свидетельств соседей по камере — в материале обозревателя «МК».
Морали места нет
У правоохранителей есть специальный термин — «тактический прием». Так называют некоторые следователи и оперативники обман («у нас есть неопровержимые улики»), шантаж («не признаешься — арестуем твою жену и мать»), ложные обещания («дашь на него показания — сам останешься на свободе»). В российском законодательстве не закреплены требования к этичности таких приемов. Так что если подобные угрозы не сопровождались пытками, то это считается фактически нормой. Конечно, статья 164 УПК РФ прописывает, что при производстве следственных действий «недопустимо применение насилия, угроз». Но следователь ведь всегда может сказать: он не угрожал задержанному, а описывал нерадужные перспективы. Ну а про это УПК, разумеется, молчит.
Надо сказать, что применялись «неоднозначные» тактические приемы еще в царской России. В своих воспоминаниях знаменитый сыщик дореволюционной эпохи Аркадий Кошко признавался, что использует аморальные методы, но оправдывал это тем, что в борьбе с преступностью все средства хороши. Вроде как получалось: сами преступники нарушают нормы нравственности и морали, так почему бы не использовать против них их же оружие?
В современной России дискуссия о недопустимости некоторых методов следствия несколько раз поднималась учеными и правозащитниками. Первые даже предлагали внести изменения в статью 164 УПК, прописав там, что не допускается применение тактических методов, основанных на шантаже, унижающих человеческое достоинство, разжигающих между субъектами ненависть и вражду. Но эта инициатива криминологов ни поддержки, ни даже понимания не нашла.
И все же всегда были и есть следователи, которые не опускались до определенных вещей. В том числе до показаний сокамерников.
И тут снова стоит сделать отступление. «Наседка» в камере — это известный термин, который используют, когда описывают человека, специально подсаженного к кому-то из задержанных в ИВС (принадлежат полиции) или арестованных в СИЗО (принадлежат тюремному ведомству). Его задача — выведать как можно больше информации у того, кто находится в состоянии стресса или, может быть, даже шока. Понятие «внутрикамерная разработка» не ново, его даже официально используют в своей речи сотрудники правоохранительных органов. Результаты этой разработки обычно использовали для анализа, осмысления. Крайне редко «наседок» приводили в суд, чтобы они давали там показания, которые ложились в основу обвинительного приговора. Вроде как неудобно это было, неэтично. Но времена меняются. Сегодня некоторые правоохранители пошли дальше — они «убедительно просят» сокамерников дать показания на соседей, в противном случае обещая проблемы. Суды такие «свидетели поневоле» почему-то не смущают. В качестве примера расскажу типичную историю.
Секретные свидетели Петровы
Два года назад во Владимире произошло убийство в духе тех, что любит расследовать Эркюль Пуаро — персонаж известной писательницы Агаты Кристи. В обычной квартире в ванной найден труп женщины с двумя ножами в горле. Выяснилось, что жила она вместе со своей родной сестрой. На момент трагедии ей было 68 лет, сестре 62 года. Так сложилось, что ни одна не вышла замуж, ни у одной не было детей. Младшая сестра Ольга присматривала за старшей Ириной, у которой был психоневрологический диагноз и которая до этого не раз лежала в психбольнице, в том числе после попыток суицида.
Как раз Ольгу и задержали по подозрению в убийстве. Мотив убийства, по версии следствия, был таким: пожилая женщина хотела избавиться от обузы. Ольга вину категорически отрицала, ссылалась на то, что сестру любила и в уходе за ней видела смысл жизни, а еще что физически не могла бы нанести смертельные удары. У Ольги после переломов были ослаблены руки, поднимать тяжести она не могла. На женщине и ее одежде не нашли следов крови сестры, не обнаружили их и на даче. Но кто еще мог бы быть убийцей? Дверь была заперта на ключ, врагов у сестер не было, жили они небогато, из вещей ничего не пропало. Судя по времени смерти, получалась такая картина: Ольга убила сестру, быстро смыла с себя следы крови, спокойно отправилась на дачу, откуда вернулась через несколько часов, и уже потом вызвала полицию. В эту версию не верит третья сестра, Надежда, которая жила от них отдельно, со своей семьей. На суде она рассказала, что Ирина, по ее мнению, покончила с собой. Зачитали и данные медкарты Ирины, где сообщалось о необычном способе, с помощью которого она однажды пыталась уйти из жизни. Надежда просила суд оправдать Ольгу.
— Мы ходили на все заседания суда, — говорит подруга Ольги Татьяна А. — Следствие нас не убедило в ее вине. Получалось, что одним из главных доказательств были показания двух свидетельниц — ее сокамерниц. Их несколько раз зачитывали. На них ссылался гособвинитель.
Итак, две женщины-заключенные, которые в разное время находились в одной камере с Ольгой, сообщили: она им призналась, что убила сестру.
Одна из этих женщин в деле проходит под своей фамилией. Ольга была с ней в одной камере в июне 2023 года в ИВС города Владимира. Женщина на суде от прежних показаний отказалась, сказав, что дала их под давлением.
Из приговора:
«Свидетель пояснила, что со стороны следствия на нее было оказано психологическое давление, протокол подписала не читая. По словам свидетеля, обвиняемая ей рассказала, что пришла домой и увидела труп сестры в ванной, удар в горло ей ножом не наносила.
Показания, данные на предварительном следствии, получены в установленном порядке. Текст каждого протокола подписан лично, что подтверждено в суде. Не нашло своего подтверждения заявление, что сотрудниками полиции на нее было оказано давление. Постановлением следователя отказано в возбуждении уголовного дела в отношении сотрудников следственного комитета П. и Г.».
Вторая свидетельница сидела с Ольгой в камере в СИЗО города Кольчугино и описана как «секретный свидетель Петрова» (к сведению, чаще всего секретные свидетели проходят именно под этой фамилией). Ее в суде даже не допрашивали. Ольгу суд приговорил к 8 годам колонии.
— Возможно, Ольга действительно виновата, — говорит Татьяна. — В аффекте или как-то еще убила сестру. Но мы, ее приятельницы, которые дружат с ней много лет, считаем, что это должно быть доказано, чтобы у нас сомнений не было. Показания сокамерниц, на наш взгляд, не доказательство. Вообще это выглядит неэтично, когда соседок по камере опрашивают по делу, к которому они не имеют никакого отношения, и затем на этом основывают обвинительное заключение. И я лично склонна доверять свидетельнице-заключенной, которая заявила, что на нее давили и что в действительности Ольга ей ни в чем не признавалась.
Дело Ольги — показательный пример по нескольким причинам.
Первая. Само убийство — загадочное (нестыковки в экспертизах), и здесь, как в хорошем детективе, хотелось бы увидеть работу современных сыщиков. Посмотреть, как они распутывают клубок. Самим следователям в идеале должно быть интересно проявить профессионализм. Но зачем нужно высокое мастерство, если можно просто «попросить» сокамерников дать показания? Увы, все это развращает следствие, снижает его авторитет. И главное — сами следователи себя после такого вряд ли будут сильнее уважать.
Вторая. Мы, правозащитники, много раз говорили, как приучать обывателей ходить в суды, чтобы они видели, как вершится правосудие. Таким образом можно было бы и воспитывать молодое поколение. Но «зрители», которые были на процессе над сестрой-убийцей, едва ли вышли из суда с ощущением, что Фемида все расставила по своим местам. Скорее наоборот. И больше всего посетителей возмутили показания сокамерниц. Народ, как говорят известные криминологи, очень чувствителен к несправедливости.
«Доказательств недостаточно? Действуй непорядочно!»
— Такие дела, где главные свидетели — это сокамерники, действительно стали появляться часто, — говорит бывший следователь по особо важным делам СК РФ Андрей Гривцов. — Это почти всегда дела со слабой доказательной базой, которую таким способом пытаются улучшить. Я в своей практике никогда подобное не использовал. Получение подобных показаний со стороны следователя считалось вещью непорядочной. Почему непорядочной? Очевидно, что в обмен на свободу или послабления многие лица, содержащиеся под стражей, будут готовы оговорить других. Именно потому, что слишком велика вероятность оговора, такой инструмент и считается непорядочным. Тем не менее как такового законодательного запрета на использование сокамерников нет, и признать подобные показания недопустимым доказательством сложно. Возможно, это требует законодательного изменения путем введения в УПК отдельного положения о том, что, если такой свидетель впоследствии не подтверждает свои слова, они должны являться недопустимым доказательством.
Хочется добавить к этой инициативе — секретных свидетелей по таким делам быть не должно.
Как бы то ни было, на данный момент нет никакого действенного инструмента против свидетельств сокамерников. И потому юристы предлагают своеобразную форму защиты:
— Пусть заключенный, — рассуждает Гривцов, — как только его помещают в камеру, пишет заранее ходатайство: «Сижу в камере с такими-то, дело с ними не обсуждаю, им ничего не сообщаю, заявляю о невиновности, поэтому прошу не использовать их показания, оговаривающие меня, в качестве доказательств, даже если у вас есть такие намерения». Перевели в другую камеру — снова ходатайство по той же форме. И так каждый раз. При этом следует обязательно фиксировать передачу документа следствию.
Напоследок расскажу еще историю. На заседание в одном из районных судов Москвы, где рассматривалось ходатайство по продлению меры пресечения для женщины, следователь принес копию допроса ее сокамерницы. Та сообщала: так, мол, и так, соседка во всем призналась, душу излила.
— Видимо, боялись, что суд не продлит срок содержания под стражей, — предполагает Гривцов. — Суд ходатайство удовлетворил. Но в итоге в обвинительное заключение этот подленький допрос не включили. Хоть это радовало.
Может, следователь засомневался, что суд это примет. Может, даже ему стало стыдно за сам этот допрос. А может, он ему просто не пригодился, и так доказательств было достаточно.
Не всегда просто представить себя на месте следователя, которому нужно раскрыть преступление. Но должно ли это оправдывать непорядочные методы? Принцип «любой ценой» не делает чести ни ему, ни всей правоохранительной системе.
Обсудить