Немцы против немцев: запрещенные герои Великой Отечественной

Немецкому защитнику Брестской крепости было 24 года. Родился в 1917 году в городе Покровске Самарской губернии. Через шесть лет, в 1923 году, город станет столицей Автономной Социалистической Советской Республики Немцев Поволжья (НП АССР), а еще через восемь, в 1931-м, - будет переименован в Энгельс.

Это название город носит и по сей день, а вот немецкой автономии давно уже нет: согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года, НП АССР была ликвидирована, а все проживающее в ней этнические немцы, почти полмиллиона человек, были выселены в отдаленные районы Сибири, Казахстана и Средней Азии.

Депортация обосновывалась в указе тем, что "немецкое население районов Поволжья скрывает в своей среде врагов советского народа и Советской власти". Затем в ссылку отправили и остальных немцев, проживавших в европейской части СССР и в Закавказье. Всего за годы войны были подвергнуты депортации около миллиона советских немцев.

Военнослужащие-немцы не стали исключением. Директива наркома обороны СССР от 8 сентября 1941 года предписывала "изъять из частей, академий, военно-учебных заведений и учреждений Красной Армии, как на фронте, так и в тылу, всех военнослужащих рядового и начальствующего состава немецкой национальности и послать их во внутренние округа для направления в строительные батальоны".

Эти стройбаты стали основой формирований, вошедших в историю как "трудовая армия" (известны так же, как "рабочие колонны" или "рабочие отряды"), в которые стали вскоре мобилизовывать и сосланных штатских немцев - в возрасте от 15 до 55 лет. Работали на рудниках, угольных шахтах, лесозаготовках, стройках...

По сути, это была разновидность ГУЛАГа: "трудармейцев" держали в специальных зонах, ничем не отличавшихся от лагерных - с вышками, охранниками и колючей проволокой. Самовольный выход был запрещен. Да и невозможен. Режим был, пожалуй, даже жестче, чем в обычных лагерях: распространенным наказанием за побег и за отказ от выхода на работу был расстрел.

Но в самом начале Великой Отечественной бойцов Красной Армии по национальному признаку не делили. Войну в составе РККА встретили 33 516 военнослужащих, в том числе 1605 офицеров, немецкой национальности. И дрались советские немцы ничуть не менее храбро и доблестно, чем представители других советских народов. О чем свидетельствует и подвиг Вячеслава Мейера.

"В боях он показал себя храбрецом, - рассказывал о Мейере советский писатель и историк, исследователь истории обороны Брестской крепости Сергей Смирнов, опиравшийся на свидетельства выживших защитников. - Он дрался в первом штыковом бою около казарм своего полка, когда был перебит прорвавшийся в центральную крепость головной отряд немцев. Он участвовал в уничтожении автоматчиков, засевших в церкви, ходил в контратаки в районе моста через Мухавец, сражался в группе Фомина (полковой комиссар, один из руководителей обороны Брестской крепости. -) в казармах 33-го инженерного полка..."

Но своим товарищам он запомнился не только отчаянной храбростью. "Он был одним из комсомольских "заводил", добрым товарищем, никогда не унывающим весельчаком, - писал Смирнов. - Когда наступали моменты затишья, он по-прежнему шутил, смеялся и был неистощимым на разные выдумки, чтобы развеселить своих товарищей".

Одну из таких шуток подсказал противник: немецкий самолет разбросал над крепостью листовки, призывающих ее защитников сдаваться в плен. Мейер с несколькими своими друзьями собрал пачку таких листовок и на каждой нарисовал свиную морду и написал крупными буквами на своем родном языке: "Не бывать фашистской свинье в нашем советском огороде". Затем Мейр с товарищами сходили в "гости" к противнику привели "языка" - немецкого ефрейтора.

После допроса Мейер оклеил пленного с ног до головы разрисованными листовками. "В таком виде, похожий на густо заклеенную афишную тумбу, гитлеровец с поднятыми руками был отправлен назад, к своим, -продолжает Сергей Смирнов. - Крепость провожала его громким хохотом... Спустя несколько минут оттуда беспорядочно застрочили по нашей обороне пулеметы и немецкие мины стали рваться в развалинах казарм. Было ясно, что послание Вячеслава Мейера дошло по адресу..."

Погиб старшина Мейер в один из последних дней июня 1941-го, когда у группы Фомина, державшей оборону в казематах 33 инженерного полка, уже не оставалось ни сил, ни боеприпасов, ни даже воды. Погиб, совершая запечатленный в камне подвиг.

В книге Сергея Смирнова эта героическая смерть описана так: "Жажда становилась невыносимой. Но если те, кто оставался в строю, еще кое-как терпели, то раненые испытывали страшные мучения... Раненый лейтенант из 84-го полка метался, кричал в полубреду и поминутно просил пить. И Мейер, слыша его стоны, не выдержал. Схватив котелок, валявшийся на полу, он бросился к окну.

Прежде чем его успели остановить, старшина выпрыгнул наружу, стремглав сбежал по откосу к воде, зачерпнул котелком и, бережно неся его в обеих руках, уже медленнее, чтобы не расплескать драгоценную воду, взобрался снова наверх. Видимо, немецкие пулеметчики на этот раз зазевались или их ошеломила дерзость внезапной вылазки, но Мейер успел добежать до окна и протянул котелок товарищам.

Опершись руками на подоконник, он хотел впрыгнуть внутрь, и в этот самый момент с того берега раздалась очередь... Руки Мейера словно подломились, и он упал на грудь. Его втащили в помещение, и товарищи склонились над ним... Он был еще в сознании.

- Воду... раненым... - успел сказать он, и голубые веселые глаза молодого старшины стали мутно-стеклянными. Мейер был мертв".

Для справки: во многом именно благодаря Сергею Смирнову история обороны Брестской крепости вышла из-за забвения и стала всеобщим достоянием, именно он первым назвал имена героев-защитников, в том числе - имя старшины Мейера. В 1965 году Вячеслав Эдуардович Мейер был посмертно награжден орденом Отечественной войны II степени.

Он, кстати, был далеко не единственным немцем среди участников обороны Брестской крепости. В их числе были, например, командир 125-го стрелкового полка майор Дулькайт, полковник медицинской службы Кролл, подполковник Шмидт, старший лейтенант Вагенлейтнер, рядовые Кюнг, Киллинг, Миллер...

Эти имена, как и имена других участников обороны Брестской крепости, истекшей кровью в глубоком тылу стремительного наступавшего вермахта, станут известны лишь после войны. В советских газетах тогда, летом 1941 года, славились другие подвиги, назывались имена других героев. Но среди них тоже было немало имен советских немцев.

Скажем, 10 августа 1941 года газеты рассказали о награждении орденом Красного Знамени командира 2-го танкового батальона 35-го танкового полка 18-й танковой дивизии 7-го механизированного корпуса Альфреда Шварца. "В период боев под Сенно с 6 по 10 июля 1941 г. у старшего лейтенанта Шварца в батальоне была отличная организация боя, в результате чего противник от огня батальона понес большие потери, - сообщалось в представлении к ордену. - Было уничтожено 8 танков противника и 4 противотанковых орудия..."

Примерно тогда же стало известно о подвиге лейтенанта Эриха Эрдмана. Место действия - участок фронта вблизи города Рогачева (Гомельская область Белоруссии). Лейтенант командовал разведгруппой, которая была обнаружена противником и почти полностью уничтожена. В живых остался лишь сам командир. Эрдман имитировал сдачу в плен, громко крикнув по-немецки: "Не стреляйте, я немец!". Когда его окружили немецкие солдаты, он взорвал себя вместе с ними гранатой...

24 августа 1941 года газета "Комсомольская правда" опубликовала статью "Мы отомстим за тебя, товарищ!", в которой описывался подвиг 20-летнего красноармейца Гейнриха Гофмана: "Немец по национальности, он яростно ненавидел фашистов, ввергнувших немецкий народ в бездну позора... Он дрался так, как подобает комсомольцу.

Будучи тяжело ранен, Гейнрих попал в плен к фашистским палачам. Злодеи пытали молодого героя, но никакие пытки не сломили его духа. Подлые фашисты отрубили ему обе руки, выкололи глаза, отрезали язык... Комсомольский билет, политый кровью отважного юноши, боевые друзья Гейнриха берегут, как знамя".

Еще через четыре дня был в той же газете вышел очерк писателя Цезаря Солодаря "Разговор с красноармейцем Генрихом Нейманом". Герой материала - воин-зенитчик, сбивший незадолго до этого четыре вражеских бомбардировщика "Юнкерс". "Да, я – немец, - приводит писатель слова героя-зенитчика, уроженца Республики Немцев Поволжья. - И всей душой ненавижу того, кто смеет называть себя вождем немецкого народа. И с ордами этого насильника я буду бороться так, чтобы... Впрочем, вам же известен текст присяги воина Красной Армии".

По злой иронии судьбы очерк был опубликован в тот самый день, 28 августа 1941 года, когда был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР "О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья", ставший приговором для целого народа.

Но и после произошедшего вскоре "изъятия" немцев из действующей армии они на фронте полностью не исчезли. Хотя это уже было, конечно, далеко не массовое явление. Редкие исключения из правил. Остались те, кто скрыл свою национальность, и те, кого удавалось "спрятать" от вышестоящего начальства и разнообразных контролеров их командирам.

Собирательный, но яркий и, главное, очень правдивый образ такого "подпольного" бойца выведен в романе Константина Симонова "Живые и мертвые": "Был он не еврей, за которого его привычно считали, сталкиваясь с фамилией Гофман, а самый настоящий немец Поволжья. И это в дивизии... знали и покрывали... А этот немец воевал... не где-нибудь, а в роте разведчиков, и как раз он взял того крайне необходимого "языка", которого в канун наступления приказано было взять на участке 111-й дивизии, и получил за это «Отвагу»".

О немце-разведчике прознал бдительный замначальника армейского политотдела. И потребовал его, как полагается, "изъять". Однако начштаба армии генерал Серпилин, один из главных героев эпопеи, не дал в обиду подчиненного, отозвавшись о нем так: "Дайте мне семь тысяч таких немцев, как он, я из них дивизию сформирую и во главе ее пойду воевать с фашистами. И считаю, что не раскаюсь".

Исключения были сделаны также для военачальников с немецкими корнями. Скажем, антинемецкая кампания не коснулась генералов Николая Гагена, Сергея Волкенштейна, Андрея (Флориана) Соммера. Все трое провоевали всю войну, а Гаген и Волкенштейн стали даже участниками Парада Победы на Красной площади. Не отправили в "трудовую армию" и адмирала Льва Галлера (имя при рождении - Лев Юлий Александр Филипп фон Галлер), занимавшего в годы войны пост заместителя наркома Военно-морского флота СССР.

По данным советской статистики, на 10 ноября 1955 года, среди находящих на "спецучете", то есть в ссылке, граждан СССР немецкой национальности было 14 960 награжденных орденами и медалями. Уточним: на положении ссыльных советские немцы находились до декабря 1955 года. Но даже после отмены в отношении них режима "спецучета" возвращаться в места довоенного проживания немцам было запрещено. Полностью ограничения были сняты лишь в 1964 году.

Понятно, что приведенная цифра дает очень приблизительное представление о количестве советских немцев, отличившихся в боях с врагом. Не все из орденоносцев дожили до Победы и еще меньше - до 1955 года. Многие сменили национальность. И даже имя.

К примеру, Герой Советского Союза лейтенант Вольдемар Венцель, погибший 25 сентября 1943 года за плацдарм при форсировании Днепра, в списках значился как Владимир Венцов. Герой Советского Союза подполковник Иван Гарварт сменил фамилию на Громов.

А большому количеству героев никаких наград в годы войны вообще не досталось - ни прижизненных, ни посмертных. Так, например, произошло с танкистом Феодосием Ганусом. Сержант Ганус был заряжающим орудия тяжелого танка КВ 344-го танкового батальона. На завершающем этапе Сталинградской битвы экипаж танка участвовал в боях за аэродром Питомник, последний остававшийся в распоряжении окруженной группировки врага.

21 января 1943 года вырвавшийся вперед КВ был подбит на окраине хутора Новая Надежда, но продолжал вести огонь. О том, что произошло дальше, после того, как боеприпасы закончились, показал на допросе пленный немецкий обер-лейтенант из противостоящего советским танкистам артиллерийского дивизиона: "Гренадеры подошли к машине, вместе с ними и я. Танкистам предложили сдаться в плен.

Они ответили: «Мы русские и фашистам в плен не сдадимся». Переводчик несколько раз повторил наше предложение. И столько же раз получил отказ. Тогда солдаты подкатили к «KB» две бочки бензина, облили им танк и подожгли".

После освобождения хутора сожженных заживо танкистов похоронили рядом с местом их гибели. Все члены экипажа были представлены командующим Донским фронтом Константином Рокоссовским к званию Героя Советского Союза. Но получили его только четверо из пяти - все, кроме сержанта Гануса. Он не был удостоен даже медали. Не оказалось его имени и на установленном после войны на месте подвига обелиске, хотя похоронены герои-танкисты были все вместе, все пятеро.

Единственно возможное объяснение: в посмертную опалу Феодосий Ганус попал из-за того, что в ходе процедуры награждения выяснилось, что в действующей армии в силу "неправильного" национального происхождения он находился "незаконно". Но благодаря усилиям общественности справедливость в конце концов была восстановлена.

Указом Президента РФ от 19 июня 1996 года "за мужество и героизм, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов", сержанту Ганусу Феодосию Григорьевичу было посмертно присвоено звание Героя России.

Впрочем, по большому счету, говорить о торжестве справедливости и в этом, и во множестве других подобных случаях (относящимся, надо отметить, далеко не только к советским немцам - в "пятую колонну" высочайшим решением был зачислен целый ряд проживавших на территории СССР народов) все-таки вряд ли возможно.

Какая уж тут может быть историческая справедливость, если Родина, за которую ты проливал кровь, отдавал жизнь, в течение долгих десятилетий относилась к тебе и твоим родными и близкими как к чужими, как к врагам, изменникам, преступникам. Запоздалая смена опалы на милость, "прощение" невиновных вовсе не снимает вины с самой Родины.

Тем не менее воскрешать в памяти преданные забвению имена, восстанавливать забытые страницы истории, какими бы "неудобными", "несвоевременными" эти страницы ни казались, необходимо. Нужно это, как верно сказал поэт, не мертвым. Мертвые срама не имут, и им уже ничего от нас не надо. Это надо нам, живым.