«Я простой сельский парень из Вятки»: последний министр юстиции СССР о себе, Горбачеве и системе права

«Юристы правят миром»

— Сергей Геннадьевич, вопрос, что называется, прямой. Чтобы стать министром юстиции СССР (да еще самым молодым в советской истории), нужно было иметь большие связи?

— Не было никаких связей, а было сильное желание стать юристом. Я простой сельский парень из Вятки, выросший в учительской семье и сумевший, так сказать, не затеряться.

— Но почему вам так хотелось стать именно юристом?

— Потому что я пришел к выводу: юристы правят миром. Помню, мы с отцом внимательно следили, как разбирают историю сбитого летом 1960 года под Свердловском шпиона Фрэнсиса Гэри Пауэрса. Его судила Военная коллегия Верховного суда СССР, причем публично. Мы могли наблюдать, как работают его защита (ему дали государственного адвоката) и обвинение. Потом Пауэрса обменяли на нашего легендарного разведчика Рудольфа Абеля. И это тоже все было публично, с объяснением всех юридических нюансов, что было невероятно интересно!

А еще мы с отцом часто обсуждали Роберта Кеннеди, который был юристом, а стал генеральным прокурором США. Его брат Джон, тоже юрист, стал президентом США. Так что я решил поступать в юридический вуз. Поскольку окончил школу с золотой медалью, на приемных экзаменах в Свердловский юридический институт сдавал только историю. Помню, мне достался билет про стахановское движение. И я назвал по памяти полные ФИО и заслуги всех 19 стахановцев!

— А сейчас можете их всех вспомнить?

— Могу.

— Это был провокационный вопрос, так что предлагаю не вспоминать. После вуза вы работали в прокуратуре в Республике Коми. Помните ваше первое дело?

— Да, конечно. Это было дело о краже стиральной машины из общественной бани. В ту пору, между прочим, очень дорогая и нужная вещь. Местные жители приходили в баню не только помыться, но и постирать. Поскольку подсудимый до этого уже дважды совершал кражи, я попросил для него максимум — 5 лет лишения свободы.

— Ого! 5 лет за стиральную машинку!

— Я понимал, что суд срок уменьшит, так что это было больше для...

— Острастки?

— Можно и так сказать. И я искренне за человека переживал. Потом таких дел было много. Я и расследованиями занимался, и гособвинение в суде поддерживал.

Коми — республика довольно-таки богатая. На моих глазах строили аэропорт, железную дорогу... Регион превращался в настоящий европейский Север. Но преступности было много (в Коми тогда было полно колоний, многие освободившиеся оставались жить там же, им некуда было ехать). Вот мы с ней воевали. Довольно успешно, надо сказать.

Идей было много, энергии тоже. Так что я попробовал стать народным депутатом в Верховном Совете СССР от Республики Коми. И получилось! И знаете, что… оказалось, что очень мало юристов было тогда в Верховном Совете страны, а нужда в них острая.

Как депутатов СССР в Америку возили

— А почему юристов не было? Все-таки законодательный орган всего Союза!

— Хороший вопрос. Вероятно, народ не особенно избирал юристов в депутаты. Вообще в ту пору юриспруденция для многих была малопонятной профессией.

И вот я попал в комитет по законодательству, который возглавлял Сергей Сергеевич Алексеев (кстати, уральский ученый, который потом стал первым председателем комитета Конституционного надзора, это прообраз Конституционного суда). На съезд народных депутатов СССР в 1989 году нам удалось подтянуть немало юристов, в том числе с Дальнего Востока, из республик Балтики. Обсуждали вопросы с позиции права. После этого, можно сказать, появились наметки нового правового государства. А еще в наш комитет пришел выдающийся юрист, сильный цивилист Юрий Хамзатович Калмыков. У него был такой подход: наши законы должны соответствовать международным нормам.

— Минуточку! То есть в Верховном Совете СССР международные нормы не отвергались?

— Конечно. СССР не был диким в этом смысле. Мы изучали международное право, брали самое лучшее оттуда. И когда уже нам было чем самим делиться, делились. Я сам возглавлял одну крупную делегацию в Соединенных Штатах и встречался там с министром юстиции (а в США юстиция — величина, ей подчинялись и ФБР, и прокуратура, и таможня). Я также выступал в ООН от Советского Союза. Помню, что меня всегда все слушали с огромным интересом и чувством уважения к нашей большой стране.

— Каким вам, советскому человеку, показался «прогнивший» Запад?

— Имейте в виду, что я приехал туда не простым туристом, по магазинам не ходил. У меня был сопровождающий работник посольства, переводчик, машина. Целый день какие-то конгрессы, выставки. Сильного впечатления на меня Америка не произвела. Помните, как у Маяковского, «у советских собственная гордость». Но зато впечатлило их уважительное и дружелюбное отношение к советской делегации. По инициативе председателя Верховного Совета СССР Лукьянова мы несколько раз ездили как депутаты за границу, и не только в Америку. Понимаете, к нам действительно был неподдельный интерес со стороны иностранцев, они нас приглашали и приглашали.

— Почему?

— Потому что в СССР появились гласность, открытые выборы. Время какое-то было боевое, решительное. Вот возьмем наш Верховный Совет, куда входило 2 тысячи депутатов. Они в ту пору критиковали армию за дедовщину, следствие — за сокрытия преступлений, партию — за какие-то неверные решения. А сколько раз депутаты не утверждали кандидатуры в члены Правительства или руководителей силовых структур! Тогда же все они через ведомственные комитеты проходили, и в итоге не получили свои должности. А сколько законов было принято новых! То, что раньше годами не решалось, мы за месяц или даже меньше решали. И вот иностранцы интересовались, как это у нас получилось.

— То есть все это: открытость, гласность, избирательное право — в СССР появилось без подсказки Америки?

— Ну конечно! Это все было наше, мы сами до этого дошли.

— Благодаря Горбачеву?

— Те перемены, что в СССР происходили, я связываю с личностью Лукьянова. Он собрал отличную команду. А благодаря Горбачеву появились международные связи. Он встречался с Рейганом, Бушем, Маргарет Тэтчер... Приглашал их к нам, в СССР. До этого ни Брежнев, ни Андропов, ни Черненко особенно никуда не ездили в силу своих болезней и возраста.

Вообще, Горбачев, который пришел во власть в 1985 году, и Горбачев, который уходил из Советского Союза после его развала, — это совершенно разные люди. Вначале это был действительно интересный, решительный молодой человек. Ну а потом с ним стали происходить разные вещи… Про это надо отдельно говорить.

«Жириновский взял измором»

— Как вы из депутатов пошли в министры?

— Рассказываю. Тогда непорядки были в Генеральной прокуратуре СССР, которую возглавил Сухарев Александр Яковлевич. Это был прекрасный человек. Фронтовик. С хорошим, так сказать, послужным списком. И Горбачев его прекрасно знал, потому что Сухарев ему помогал с юридической точки зрения заниматься международными связями. Сухарев даже возглавлял международную ассоциацию юристов. Но, вы знаете, оказалось, что Генеральная прокуратура не его место, не его поприще. Не получалось у него, нет опыта работы в этом специфическом достаточно ведомстве. И, видимо, слишком много накопилось критики в адрес Генеральной прокуратуры, депутаты выразили недовольство. И вот тогда председатель Верховного Совета СССР Анатолий Лукьянов (он, кстати, юрист-профессионал) мне поручил возглавить комиссию по проверке коллегий Генеральной прокуратуры СССР. Мы с азартом взялись за это дело. И выявили, я вам прямо скажу, серьезные недостатки. Поставили вопрос, что Сухарева надо переводить на какую-то другую, более спокойную, менее объемную, может быть, менее ответственную работу. Я несколько раз докладывал Горбачеву и Лукьянову о результатах проверки и этих своих выводах.

— То есть вы сняли с должности Генерального прокурора СССР?!

— Ну, вот видите, как-то так получилось, что провинциальный юрист замахнулся на такие вершины. Сухарева освободили. Но безболезненно. Он возглавлял потом институт, хорошо работал.

И знаете, волей-неволей на меня как-то обратили внимание. Меня приглашали в разные комитеты, консультировались. И достаточно неожиданно мне предложили должность министра юстиции СССР. В ту пору ее занимал Вениамин Яковлев (представляете, он у меня экзамен в вузе принимал, у меня в зачетке есть его подпись). А его попросили занять пост Председателя Высшего арбитражного суда РФ, который к тому времени был какой-то немножко неухоженный. Очень много положительного он сделал на этом поприще.

Помню, был ноябрьский день 1990-го. Позвонил Лукьянов, попросил прийти к Горбачеву. И уже тот предложил стать министром.

— Помните, какие чувства испытали?

— Сильнейший интерес. Интересно было, конечно, в 39 лет возглавить такое ведомство. У Минюста СССР тогда были в подчинении обычные суды, и военные трибуналы, и спецсуды (обслуживали космодромы и другие военные объекты, а также целые закрытые города), а также экспертные учреждения. Мы и организационные, и хозяйственные, и финансовые, и кадровые вопросы решали.

— С 1 января 1991 года вступил в силу закон регистрации в Минюсте общественных объединений и партий. Кого первого вы зарегистрировали, как это было?

— Этим действительно Минюст занимался. Союзного значения организации регистрировались не на местах, а у нас, в Москве. Поэтому был такой интересный период, когда в Минюст СССР авторитетные театральные и музыкальные деятели приходили.

Но первое, кого я зарегистрировал, — общество «Знание». Потому что сам был лектором и как-то придавал значение всей этой работе.

И вы понимаете, мы в тот период не могли зарегистрировать Коммунистическую партию! Я даже приложил руку к тому, чтобы… не то что ударить по Коммунистической партии, а поставить их на место.

— Что вы имеете в виду?

— У КПСС в Уставе (а ведь это главный документ для деятельности партии, общественной организации) не было пункта о ликвидации. А закон четко указывает, что он должен быть. И прописаны все последствия этой ликвидации: куда деваются финансы и т.д.

Вы можете себе представить, чтобы КПСС в то время признала, что она гипотетически когда-то прекратит деятельность? Руководители считали ее вечной партией! И этого пункта не было.

Так что первыми мы зарегистрировали не коммунистов, а партию Владимира Жириновского. Он так хотел быть первым, что из министерства не выходил, просто, знаете, брал нас измором. Мы деятельность его партии проверяли очень тщательно: есть ли у него достаточное количество членов, есть ли на местах отделения и т.д. И получилось, что ЛДПР зарегистрировали, а КПСС — нет. Давление на меня в связи с этим было сильное. Но я апеллировал к праву. Мы же строили абсолютно правовое государство, где закон един для всех!

— И чем дело закончилось?

— КПСС созвала пленум (это произошло после вмешательства Анатолия Лукьянова и заместителя Генерального секретаря Ивашко). Меня пригласили на это мероприятие, я там выступил. Они поняли, что нужно менять устав, иначе их деятельность окажется за рамками закона. И внесли пункт о возможной ликвидации партии. Вот к такому знаковому историческому событию я оказался причастен.

— В процесс судопроизводства Минюст вмешивался?

— Нет, конечно. Но мы в какой-то степени оказывали влияние на выдвижение каких-то председателей судов вплоть до союзной республики. Разумеется, обеспечивали финансово, организационно. Но никак не влияли на решения судов, это было исключено.

— А на что влиял Минюст СССР?

— Так вышло, что мы помогали Комитету солдатских матерей. Это был такой боевой орган, которого боялись буквально все, потому что он начал вскрывать язвы нашей армии. Поскольку в моем ведении были военные трибуналы, то я все это видел и поддерживал. Можно даже сказать, что активно участвовал в деятельности по изменению ситуации в армии. И тогда сняли министра обороны, назначили нового. Дмитрия Язова.

— Наверняка у министра юстиции был огромный кабинет, много помощников и красивые секретарши?

— Минюст тогда располагался в здании на улице Воронцово Поле. Все было очень скромно. Сам штат Минюста — около 300 человек. Хотя мы занимались многими вопросами, которые сегодня Минюст России не курирует (суды, например). У меня было два помощника, как-то обходились. Кабинет совершенно простой, никаких излишеств. Но зарплата была очень солидная.

— Обычный человек мог попасть к вам на прием? Вы принимали людей?

— Обязательно принимали. Это даже не обсуждалось. Тем более я же пришел из депутатского корпуса. А депутаты в силу своих полномочий обязаны были принимать этих людей. Тогда же в стране все говорили про демократию и гласность.

— Кстати, про гласность. Правда, что вы открыли статистику по преступности?

— Это так. У нас в отделе статистики многое было засекречено: от числа осужденных до исполненных смертных приговоров. И вот мы начали впервые раскрывать эти данные. Организовали большую пресс-конференцию по статистике. Мы не боялись цифр.

— Не все во власти вас, наверное, понимали? Не боялись последствий для себя?

— Я же не был связан с какой-то партийной дисциплиной, партийной обязанностью. Нет. Я пришел из депутатского корпуса, действовал так, как мне велят совесть и мои юридические познания.

На самом деле многого мы добились тогда. Как пример: благодаря моей инициативе удостоверение любого военного судьи подписывал лично президент СССР. И тут, считаю, есть чем гордиться.

Знаете, грандиозные планы были, просто грандиозные! Один из них — чтобы Министерство юстиции взяло бы под свое крыло все юридическое образование в стране. То есть из всей системы образования выделить юридическое и отдать нашему ведомству. Депутаты нас поддержали, Комитет по законодательству дал добро. Все было бы ничего. Но нам помешал ГКЧП. Не успели. Все планы похоронили...

«Я скучаю по СССР»

— Вы ведь лично знали почти всех членов ГКЧП?

— Не просто знал. Ко многим относился (и отношусь до сих пор!) с огромным уважением. Борис Пуго, Владимир Крючков, Валентин Павлов, Дмитрий Язов. Я был для них свой парень, они меня всячески поддерживали. Мы с ними столько вопросов решали! Ну а Лукьянова я вообще считаю своим учителем. А какие Лукьянов с Язовым стихи писали! Знаете, я бы этих людей никогда не предал. Но они меня не проинформировали о том, что задумали. И я по воле случая не был в этот момент в Москве. Не подумайте, что я прятался.

Рассказываю подробно. Где-то в начале августа Михаил Горбачев собрал большое расширенное заседание правительства. Это была такая традиция (не только Валентин Павлов как премьер-министр СССР собирал кабинет министров, но и Горбачев — как президент СССР). Речь шла о союзном договоре, обсуждали и другие вопросы. Мы сидели, все спокойно обсуждали. Готовились весь август работать. И вдруг Горбачев говорит: «Я решил отдохнуть. Пойду в отпуск». Ну и я тогда подумал: отдохну (несколько лет до этого в отпуске не был). Поехал я в санаторий в Крыму, который располагался недалеко от Фороса, где Горбачев отдыхал. То есть, грубо говоря, ГКЧП я встретил как все люди: по телевизору смотрел «Лебединое озеро».

— Неужели сразу не направились в Москву?

— Была неразбериха. Мне сказали, что на следующий день служебным самолетом летит первый заместитель министра внутренних дел (он руководил Внутренними войсками), что лучше с ним возвращаться. Я так и сделал. А на вторые сутки ГКЧП уже свернул свою деятельность.

— Если бы вы были в Москве, вы бы примкнули к ГКЧП?

— Я не участвовал в их заседаниях, не видел их документов. Но если бы меня поставили на трибуну правительства и спросили, насколько ГКЧП законен и конституционен, я бы с точки зрения права эту группу поддержал. Я вам серьезно говорю. Если бы они меня позвали, я бы пошел. Не буду скрывать.

— То есть примкнули бы к ним со всеми вытекающими?

— В тюрьму, конечно, не хотелось бы. Честно говорю.

Хорошо это или плохо, но получилось то, что получилось. Знаете, может, это ангел-хранитель меня спас. Но все было так быстро, что многие опомниться не успели.

— Когда члены ГКЧП оказались за решеткой, вы предпринимали попытки им писать, как-то помогать?

— Я человек здравомыслящий. Ну что я мог сделать в той обстановке для Павлова или Лукьянова? Чем помочь?

— А вы потом уже, получается, не вернулись в свой кабинет?

— Вернулся. Горбачев собрал нас где-то 26 или 28 августа, все правительство (а это 70 человек, из которых только трое были москвичи) отправил в отставку. Но мы до декабря остались на своих местах.

В Москве тогда образовались реальные три власти. Одна — которая сдает свои полномочия. Вторая (во главе с Борисом Ельциным) — которая принимает эти полномочия, причем жестко и в разрушительной, я бы сказал, манере. Ну и третья — московская власть. Было непросто в это смутное время.

Моя главная задача была трудоустроить коллектив. В министерство ведь отбирались лучшие кадры. А тут они оказались никому не нужны. Рушилась страна, разрушалась целая структура. У всех была растерянность. Все ждали от партии, от Горбачева каких-то действий. Я прямо скажу, очень плохо проявила себя и наша партия. Партийные органы привыкли ждать указания сверху, от президента, от премьера. А Горбачев себя повел просто как паникер. Неудобно так говорить, но так и было. А что у нас с премьером? Арестован, в тюрьме сидит. Вот вам, пожалуйста. На кого тут можно понадеяться? И в такой обстановке каждый партийный деятель ищет себе место, где бы укрыться, где бы найти что-нибудь тепленькое, где-то обезопасить себя. А про свои кадры забыли. А там, повторюсь, были уникальные люди, которых обязательно нужно было сохранить.

— Вы как-то на вопрос, почему развалился СССР, сказали реплику, мол, виноваты американцы. Вы действительно так считаете?

— Американцы, по-моему, не сильно себя проявляли. Не могу сказать, что было какое-то влияние Запада на происходящее. Они скорее просто наблюдали, смотрели на нас, как на рыб в аквариуме смотрят.

— Кто же виноват в развале СССР?

— Это сложный вопрос, 30 лет на него пытаются дать ответ. Я не могу сказать, что знаю. Горбачев и Ельцин столкнулись лбами, и это было отвратительно. Ельцин во многом виноват — чувство зависти, ревности, желание взять реванш. И Горбачев виноват. Это было столкновение двух элит.

Знаете, какую сделали роковую ошибку? В законе о выборах прописали, что один и тот же гражданин мог быть депутатом не более двух сроков. И люди по окончании сроков стали перебегать — из СССР в Российскую Федерацию. И Ельцин собрал отличную команду. У него оказались люди, которые уже имели грандиозный опыт, в том числе по работе с международным правом. Сильные люди, я их многих знал по работе в Правительстве СССР, начали уходить в Российскую Федерацию. И начинается эта борьба, конкуренция. И это привело к распаду такого могучего государства.

— Кто-то из нового правительства выходил на вас? Просил поделиться опытом, спрашивал совета?

— Нет, абсолютно нет.

— Вы с Горбачевым встречались после всего?

— Встречался на избирательном участке, где мы оба голосуем. Помню, перекрыли вход на участок, потому что Горбачев какое-то интервью давал. Я возмутился: с чего ради мы ждать должны?! Знаете, противно было. Плюнуть хотелось. А говорить с ним… о чем? Когда все уже потеряно.

— А куда вы ушли?

— Юристом в одну организацию. Мне 40 лет было. Еще жить да жить, о семье думать. Но я занимался и общественной деятельностью, был в первом составе Общественной палаты.

— Есть ностальгия по СССР?

— Есть, безусловно. Я скучаю по тем временам, по тем людям. Иногда думаю: а можно ли возродить СССР? Наверное, да. Кажется, что для этого нужны два фактора. Первый я бы условно назвал «роль личности в истории». А второй — поддержка, хотя бы на уровне молчаливого согласия, Соединенных Штатов Америки.