Их война «самоварами» сделала: как выживали ветераны Великой Отечественной, лишившиеся рук и ног

В справочных данных можно найти такие цифры: за время военной страды 1941–1945 гг. демобилизованы из Красной Армии более 2 миллионов 576 тысяч тех, кто стал инвалидом.

Значительная часть этих пострадавших от войны — ампутанты. Однорукие, одноногие, а то и вовсе лишившиеся нескольких конечностей. В первые послевоенные годы их часто можно было видеть на улицах. Кто-то занимался сбором подаяний для поддержания семейного бюджета, а многие, тяжело изувеченные после демобилизации вовсе не захотели возвращаться к своим близким, чтобы не быть для них обузой, и предпочитали оставаться «без вести пропавшими», влача жалкое существование бездомных нищих.

Встречу с такими увечными, бывшими фронтовиками, упомянул в своем рассказе писатель Юрий Нагибин: «О калеке нельзя было сказать, что он стоял или сидел, он именно торчал пеньком, а по бокам его обрубленного широкогрудого тела, подшитого понизу толстой темной кожей, стояли самодельные деревянные толкачи, похожие на… утюги. Его сосед, такой же обрубок, но постарше и не столь крепко скроенный, пристроился на тележке с колесиками…»

Однако многотысячная армия калек, еще недавно сражавшихся с гитлеровцами, стала вскоре после одержанной, в том числе и благодаря их подвигам, Победы причиной «социальных осложнений» на государственном уровне. Руководители великой страны, которая одолела фашизм, как будто стыдилась своих воинов-победителей, потерявших «парадный» вид и потому портивших облик возрождающихся к мирной жизни городов. Власть (конечно же, отмашку дал сам товарищ Сталин) решилась в итоге ради соблюдения внешней благопристойности отправить обездоленных людей с глаз долой в специальные интернаты, расположенные в глухомани.

Первые массовые акции, когда искалеченных ветеранов забирали чуть ли не с городских улиц и отправляли на новое место обитания, прошли в конце 1940-х. Современник писал о том, что случилось в столице Украинской ССР: «...Однажды я, как всегда, пришел на Бессарабку и, еще не доходя, услышал странную тревожную тишину... Сначала не понял, в чем дело, и только потом заметил: на Бессарабке не было ни одного инвалида! Шепотом мне сказали, что ночью органы провели облаву, собрали всех киевских инвалидов и эшелонами отправили их на Соловки... Чтобы они своим видом не смущали граждан...»

Хрущев в кардинальном решении «инвалидного вопроса» даже превзошел своего предшественника. Именно в начале его правления появился такой документ:

«20.02.1954. Секретно. Доклад МВД СССР в Президиум ЦК КПСС о мерах по предупреждению и ликвидации нищенства.

МВД СССР докладывает, что, несмотря на принимаемые меры, в крупных городах и промышленных центрах все еще продолжает иметь место такое нетерпимое явление, как нищенство. За время действия Указа Президиума ВС СССР от 23 июля 1951 г. «О мерах борьбы с антиобщественными, паразитическими элементами» органами милиции... было задержано нищих: во 2-м полугодии 1951 г. — 107 766 человек, в 1952 г. — 156 817 человек, в 1953 г. — 182 342 человека... Среди задержанных нищих инвалиды войны и труда составляют 70%...

Борьба с нищенством затрудняется... тем, что многие нищенствующие отказываются от направления их в дома инвалидов... самовольно оставляют их... В связи с этим было бы целесообразно принять дополнительные меры по предупреждению и ликвидации нищенства. МВД СССР считает необходимым предусмотреть следующие мероприятия:

...3. Для предотвращения самовольных уходов из домов инвалидов лиц, не желающих проживать там, и лишения их возможности заниматься попрошайничеством, часть существующих домов инвалидов преобразовать в дома закрытого типа с особым режимом... Министр МВД С.Круглов».

Архипелаг калек

Из числа самых крупных — интернат «закрытого типа», созданный на острове Валаам. Знаменитая монастырская обитель, существовавшая там когда-то, была упразднена, храмы, скиты, братские корпуса и хозяйственные постройки переданы для гражданского использования. Часть таких зданий и приспособили для размещения в них калек, привезенных со всех районов Карелии, из нескольких других соседних регионов и даже из Северной столицы.

Так эти изувеченные жестокой войной люди стали одной из валаамских «достопримечательностей» — потаенной, потому что в справочниках, в путеводителях о существовании такого Дома инвалидов не сообщалось.

Автор этих строк, как и миллионы советских граждан, тоже оставался в неведении. До той поры, пока тяга к путешествиям не завела молодого москвича на заповедный архипелаг посреди Ладожского озера.

Тогда, в 1978-м, я их видел на Валааме лишь издали. В убогом поселковом магазинчике продавщица устало буркнула заезжим туристам: «Закрываю: надо на Большую землю ехать за товаром. А то для этих уже ничего не осталось», — и кивнула в сторону непонятных «укороченных» людей, находившихся в тени под деревом на другой стороне проулка. Безногие? Нет сомнений. Но у некоторых, кажется, даже вместо рук — культяпки. Подойти поближе, поговорить помешало чувство ложного стыда.

Из расспросов немногочисленных местных жителей выяснилось, что остров, знаменитый своим монастырским комплексом (ради которого и забралась сюда наша турбригада), имеет еще одну функцию: здесь много лет расположен интернат для инвалидов. Подробностями существования этого спецзаведения поделился мужичок, у которого мы покупали картошку и лук. От аборигена и довелось впервые услышать странное, а на самом деле страшное определение: люди-«самовары».

«Большинство интернатовских калек — бывшие военные, увечья на фронте получили, у многих ордена, медали... В общем, заслуженные люди, но в таком изуродованном виде стали никому не нужные. Выживали, побираясь на улицах... Говорят, сам Иосиф Виссарионович приказал их спрятать подальше, чтобы городского вида не портили. Для такого дела Валаам — лучше не придумаешь. Сколько тут таких перебывало, не знаю. В поселке нашем живут бабки, которые долго в интернате обслугой проработали, от них слышал, что порой под тысячу человек числилось. Безрукие, на костылях... Но самое страшное — «самовары».

А как по-другому назвать? Рук-ног нет, при туловище один «крантик» остался! Абсолютно беспомощные. Надо кормить с ложечки, одевать-раздевать, на ведерко, которое взамен горшка приспособлено, сажать регулярно…

Многим из калек было по 20, по 25 лет, когда война их «пообтесала», однако нынче тут всего десятка полтора безруких-безногих осталось. Встретиться с ними в интернате вряд ли удастся: туда посторонних не пускают. Но некоторые инвалиды сами выбираются за ворота. Чаще других встречаю «на воле» Санька. Он бывший танкист, горел в своей «коробочке», от рук все-таки часть уцелела — по локоть. При помощи этих культей приспособился кое-как переползать. Вы можете его увидеть возле сельмага, хотя... Сейчас там водка кончилась, так что пока нового запаса не привезут, «танкисту» эта лавочка ни к чему...»

Уже в постсоветское время, когда приоткрылись секретные прежде архивные хранилища, когда все чаще можно стало услышать рассказы очевидцев и участников тех событий, которые «глушили» прежде в СССР, удалось выяснить некоторые штрихи из биографии специнтерната на Валааме.

Это социально-медицинское учреждение (официально — «дом инвалидов войны и труда») было образовано в 1948 году по указу Верховного Совета Карело-Финской ССР. Под интернат выделили здание прежних Зимней гостиницы и монастырского корпуса, где находились кельи, предназначавшиеся для паломников. Одно из отделений находилось в бывшем храме Никольского скита.

Поначалу беспомощным валаамским новоселам приходилось несладко. Даже бесперебойную подачу электричества смогли организовать здесь лишь несколько лет спустя. Понадобилось время, чтобы обеспечить калекам хотя бы относительно комфортные условия. Впрочем, нельзя забывать, что вся страна, разоренная войной, жила в ту пору очень скудно.

Судя по воспоминаниям сотрудниц Дома инвалидов, работавших там в более поздний период его существования (островной интернат закрыли в 1984-м), условия для проживания ветеранов были уже гораздо лучше. Здесь имелись бани, амбулатория, парикмахерская, библиотека с читальным залом, столовые (кормили 3 раза в день), прачечная, швейные и сапожная мастерские. Штаты сотрудников весьма внушительные. В 1957 году, например, на 856 инвалидов было 218 человек обслуживающего персонала, среди них 4 врача, 2 фельдшера, 9 медсестер, 76 санитарок.

Вернувшийся из небытия

В конце 1940-х интернаты для инвалидов Великой Отечественной были открыты во многих регионах. Как правило, они располагались в отдаленных, скрытых от людских глаз местах. Часто такими «спецобъектами» становились бывшие монастыри — Кирилло-Белозерский, Александро-Свирский, Горицкий, Оранский, Нило-Сорский... Общее количество прошедших через эти «дома скорби» ветеранов войны, — «обслуживаемых», как их называли сотрудники социальных заведений, — определить невозможно. Однако понятно, что счет шел на десятки тысяч.

А ведь кого-то из покалеченных войной солдат искали их матери, жены, сестры. Немало женщин в послевоенную пору писали запросы в Дома инвалидов, а то и сами приезжали: «Нет ли у вас моего?» Но удачи были редкими. Многие обитатели таких «учреждений закрытого типа» упорно отказывались объявляться перед родственниками, даже скрывали настоящие имена: так сильно не хотелось показывать близким свое уродство, беспомощность, которыми наградила их война.

В итоге эти люди оказались «вне исторической памяти». Узнать истории тех, кто коротал век в домах ветеранов войны, пытались энтузиасты. Корреспондент в свое время пообщался с одним из них — московским историком-генеалогом Виталием Семеновым.

— Мне удалось поработать с архивом валаамского интерната, — рассказал Виталий Викторович. — Нашел данные о количестве «обслуживаемых». Скажем, в январе 1952-го здесь находился 901 инвалид, в декабре того же года — 876 человек, в 1955-м их количество возросло до 975, а потом начало постепенно снижаться — 812, 670, 624... К декабрю 1971-го по документам значилось 574 инвалида... По результатам архивных поисков документально подтвердилась смерть на Валааме около полусотни ветеранов Великой Отечественной. Это, конечно, неполный список. Хотя надо сказать, что, вопреки укоренившемуся мнению, информация о якобы очень высокой смертности среди обитателей этого интерната не подтвердилась.

На могилах инвалидов, умерших в ветеранском приюте, ставили деревянные столбы с табличками и пятиконечными звездами. Однако со временем эти «монументы» истлели. А вместе с превратившимися в безымянные холмиками растворились на неухоженном погосте следы, которые могли бы напомнить о судьбах советских солдат.

«Я навсегда запомнил валаамское кладбище. Без надгробий, без имен, только три гнилых, упавших столбика — страшный памятник беспамятства, бессмысленности жизни, отсутствия какой-либо справедливости и платы за подвиг». Таково свидетельство человека, побывавшего на Валааме в прежние времена. Однако среди полустертых могил в 1990-е появилась одна ухоженная. На металлическом обелиске надпись, что здесь похоронен Григорий Волошин. Это память о ветеране, который много лет спустя после своей смерти чудом вернулся из небытия.

Однажды в бою он получил тяжелейшие ранения — лишился рук и ног, а еще потерял возможность говорить. После долгого лечения в госпиталях беспомощный калека долгие годы прожил на Валааме практически «человеком без имени». Незадолго до смерти его увидел Геннадий Добров — удивительный художник, сумевший не только добраться до «режимного» островного интерната, но и сделать серию портретов его обитателей. Позднее в книге «Ночные летописи» он вспоминал:

«Захожу еще в одну комнату. Смотрю, человек лежит — без рук, без ног, укрытый маленьким одеяльцем, на белой простыни, на подушке, все очень чисто. И он только смотрит на меня, смотрит. А я гляжу на его лицо, и мне кажется, что это как бы молодой новобранец. Но потом понимаю — нет, он не такой уже и молодой, это просто лицо у него застыло в том состоянии, когда его контузило, и с тех пор оно не стареет. Он смотрит на меня и ничего не может сказать. А мне потом нянечки объяснили — он ничего не говорит, он контужен на фронте, его таким привезли откуда-то еще давно, и документов никаких при нем не было — кто он, откуда, где служил… Я сейчас же… взял бумагу, карандаш... Сел напротив и стал его рисовать. А он — как лежал в одном положении, так и лежит, как смотрел на меня, так и смотрит — ясным, чистым и каким-то проникновенным взглядом. …Я постарался изобразить его как можно правдивее».

Картина под названием «Неизвестный солдат» позднее демонстрировалась на выставке, и якобы именно благодаря этому Григорий Волошин был волею случая опознан своим сыном, — так рассказано в публикациях, появившихся в нескольких печатных и электронных изданиях.

Удивительную историю корреспонденту прокомментировал несколько лет назад тогдашний руководитель Природного парка «Валаамский архипелаг» Владимир Высоцкий: «Знаю лишь то, что, оставшись без рук и ног, Григорий Андреевич прожил среди других таких же калек на Валааме более четверти века и скончался в 1974-м. Только спустя почти 20 лет о судьбе ветерана узнал его сын — по архивным данным или благодаря увиденной случайно картине Доброва, не берусь сказать... В 1994-м он приехал на остров, отыскал здесь отцовскую могилу с едва читаемой уже надписью на табличке и поставил новый памятник».

В июле 2011 года на игуменском кладбище Валаама был открыт мемориал, посвященный ветеранам войны, которые окончили здесь свои дни. Установлен поклонный крест и несколько гранитных плит, на них высечены фамилии 54 участников Великой Отечественной, умерших во время существования на острове интерната, — именно столько удалось установить в результате проведенных архивных поисков.

Освящение мемориала провел патриарх Кирилл. После завершения торжественной церемонии он обратился к присутствующим на ней: «Я хорошо помню людей, в память о которых поставлен этот крест. Это люди, получившие тягчайшие увечья в Великой Отечественной войне. Я в жизни своей не видел таких уродств. Многие из них не имели рук и ног. Но более всего, наверное, они испытывали муки от того, что Родина, за свободу которой они отдали свое здоровье, не сочла возможным сделать ничего лучшего, как отправить их сюда, на этот холодный остров, подальше от общества победителей. Их никто не должен быть видеть, никто не должен был, взирая на их раны, осознавать всю бездну скорби, принятую народом нашим во время Великой Отечественной… То, что произошло на Валааме, — это еще одна малоизвестная история, связанная с войной».

Не терять желание жить

Среди самых беспомощных калек — безруких-безногих, все-таки были те, кто смог найти для себя выход из, казалось бы, безнадежной ситуации, найти занятие, цель, а некоторые даже добились того, чтобы жить вполне полноценной жизнью.

О таком оптимисте, обитавшем в Горицком интернате, который находился рядом с трассой Волго-Балтийского водного пути, упомянул в своих воспоминаниях театральный художник Эдуард Кочергин. Ему довелось в послевоенные годы поколесить по стране, и это была одна из запомнившихся встреч.

«...Василий Петроградский был устроен в дом инвалидов в бывшем монастыре в Горицах, что на реке Шексне... Самое потрясающее… по прибытии в Горицы Василий Иванович не только не потерялся, а даже, наоборот, окончательно проявился. В бывший женский монастырь со всего Северо-Запада свезены были полные обрубки войны, то есть люди, лишенные абсолютно рук и ног, называемые в народе «самоварами». Так вот, он со своей певческой страстью и способностями из этих остатков людей создал хор — хор «самоваров» — и в этом обрел свой смысл жизни... Летом дважды в день здоровые вологодские бабы вносили на зелено-бурых одеялах своих подопечных на «прогулку» за стены монастыря, раскладывая их среди заросшей травою и кустами грудине круто спускавшегося к Шексне берега... Самым верхним клали запевалу — Пузырька, затем — высокие голоса, ниже — баритоны, а ближе к реке — басы... Вечером, когда у пристани внизу пришвартовывались и отчаливали московские, питерские и другие трехпалубные пароходы с пассажирами на борту, «самовары» под руководством Василия Петроградского давали концерт... Очень скоро молва о чудесном хоре из Гориц облетела всю Мариинскую систему...»

Сын лесника Петр Антипов с началом войны пошел в армию добровольцем. 20-летний парень окончил курсы подготовки связистов, и после этого его отправили воевать стрелком-радистом в экипаже тяжелого танка КВ. Участвовал во многих боях, получил три ордена. Судьба военная до поры берегла танкиста, но за считаные недели до Победы отвернулась от него. В начале зимы 1945-го машина Антипова оказалась подбита, товарищи по экипажу погибли. Оставшись один, он до последнего строчил из пулемета по наседавшим со всех сторон гитлеровцам. Когда враги подожгли танк, единственным шансом на спасение было выбраться оттуда через башенный люк. Но едва Петр поднял его крышку, сверху влетела граната.

Немцы посчитали танкиста убитым, однако он чудом выжил. Началась после этого у Антипова госпитальная эпопея, которая растянулась на 2,5 года. Он превратился в, казалось бы, безнадежного инвалида: ног и левой руки нет, правая лишилась кисти. Но сумел преодолеть свою беспомощность, благодаря протезам вновь научился ходить, приспособился писать… Не последнюю роль здесь сыграла встреча в одном из военных госпиталей. Так получилось, что вместе с искалеченным танкистом Антиповым там проходил лечение Алексей Маресьев.

Возможно, именно знакомство с легендарным летчиком, сумевшим вернуться в небо, даже лишившись обеих ног, помогло Петру Григорьевичу поверить в собственные силы. Выписавшись из госпиталя, он решил в мирной жизни идти по отцовской стезе. Поступил в техникум, потом в Лесотехническую академию. Изувеченный танкист — инвалид I группы, — почти 40 лет проработал в лесхозе под Волховом. Именно его стараниями в этих краях были высажены десятки гектаров леса. До сих пор местные называют их «антиповскими рощами». За свой труд Антипов удостоен звания Героя Социалистического Труда.

Уникальна история Зинаиды Туснолобовой, о которой рассказывает экспозиция в музее Полоцка. Вскоре после начала войны 20-летняя лаборантка кузбасской угольной шахты записалась на медицинские курсы и после них была направлена в один из полков действующей армии. За 8 месяцев пребывания на фронте девушка не раз оказывалась в опасных ситуациях. Она вытащила с поля боя 123 раненых воинов. Этот счет оборвался зимой 1943-го.

В разгар сражения за станцию Горшечное Курской области Зинаида бросилась спасать раненого лейтенанта, однако, когда ползла к нему, сама попала под обстрел: пуля прошила ноги. Лишенная возможности двигаться, Туснолобова осталась на ничейной полосе. Ее нашли буквально вмерзшей в окровавленный снег почти сутки спустя. Врачи долго сражались за жизнь отважной «сестрицы». Вследствие ран и обморожения началась гангрена. Пришлось прибегнуть к ампутации, еще одной… В итоге Зинаида лишилась обеих ног, правую руку отняли по локоть, на левой отсутствовала кисть.

Понимая, во что превратилась, девушка решила, что должна порвать со своим женихом Иосифом Марченко. Продиктовала прощальное письмо: «Мой дорогой Иосиф!.. Со мной приключилась беда. Я потеряла руки и ноги... Не могу, не имею права быть преградой на твоем пути. Устраивай жизнь, как считаешь нужным». Ответ пришел неожиданный, такой, который сразу помог найти силы бороться: «Милая моя малышка, родная моя мученица! Нет такой беды, которая разлучит нас. Вот окончится война… вернусь к тебе, и заживем мы с тобой счастливо. Ни о чем плохом не думай. Я прежний твой Иосиф».

В госпитале Свердловска один из докторов предложил сделать Туснолобовой операцию Крукенберга — провести хирургическое расщепление левой культи, превратив ее окончание в подобие двух пальцев. Благодаря этому после упорных тренировок девушка смогла брать такой «двупалой» рукой ложку, пользоваться некоторыми другими предметами. А при помощи специального крепления-манжетки, надеваемой на правую культю, даже научилась писать.

Чуть освоившись со своим новым состоянием Туснолобова договорилась, чтобы ее отвезли на военный завод. Там она выступала перед рабочими, призывая их мобилизовать все силы ради приближения победы над врагом: «Мне очень больно оставаться в стороне… Я вас очень, очень прошу: если можно, сделайте за меня хотя бы по одной заклепке для танка!» Сохранились фотографии военного времени с изображением танков, самолетов, на борту которых сделана надпись «За Зину Туснолобову!».

А весной 1944-го в газете 1-го Прибалтийского фронта было опубликовано ее обращение к бойцам: «Пусть это письмо дойдет до сердца каждого из вас. Это пишет человек, которого фашисты лишили всего — счастья, здоровья, молодости. Мне 23 года. Уже 15 месяцев я лежу, прикованная к госпитальной койке. У меня теперь нет ни рук, ни ног. Это письмо пишу обрубком руки... Я прошу вас: отомстите за меня, за всех, кому гитлеровцы принесли горе и муки!»

Спустя несколько недель в госпиталь, где находилась Зинаида, пришло письмо от солдат, только что освободивших Полоцк: «…В эту победу вложена и частичка твоего сердца. Ты незримо присутствовала среди нас и звала нас на ратные подвиги. Мы искренне поздравляем тебя с этой победой!»

Между тем реабилитация Туснолобовой вышла на новый уровень. В столичном институте протезирования Зинаиде сделали протезы, благодаря которым женщина смогла, наконец, снова самостоятельно передвигаться.

Уже после Победы сыграли свадьбу — отважная санинструктор вышла замуж за своего избранника Иосифа. Супруги перебрались жить в столь милый сердцу Зинаиды Полоцк. Здесь у них родились сын и дочь. Обустраивая новое семейное хозяйство, женщина не хотела делать скидки на свои тяжелые увечья. Она научилась топить печку, стряпать, убираться...

Только лишь домашними заботами Зинаида Михайловна не ограничивалась. Она часто выступала в учебных заведениях, на предприятиях, была даже избрана депутатом горсовета.

Спустя еще несколько лет З.М.Туснолобову-Марченко «догнала» высокая награда за совершенные ею во время войны подвиги. В декабре 1957-го вышел указ о присвоении бывшей фронтовой медсестре звания Героя Советского Союза.

В одном из писем она поделилась секретом своего возвращения к жизни: «В 23 года остаться без рук и ног ох как нелегко. И я не представляю себе, что было бы со мной, если бы я потеряла желание жить. Я не вышла из жизненной колеи, и это самое главное. Правда, у меня было много хороших друзей и самый большой из них друг — мой муж».