“В СИЗО не приняли, думали, умру”: почему наркоманов не лечат за решеткой

Меж тем в СИЗО все чаще отказываются принимать заключенных, потому что у тех острый абстинентный синдром (так называемая «ломка»), а наркологов в штате нет.

Обо всем этом говорили на Круглом столе в Челябинске, в котором приняли участие Уполномоченные по правам человека более чем двух десятков регионов, члены СПЧ (автор этих строк), представители следствия и НКО.

Это мероприятие началось довольно необычно - с выступления не официального лица, а бывшей наркоманки и заключенной, которая согласилась рассказать о себе. Сразу оговорюсь, женщина отлично выглядит, совершенно не похожа на человека, который долго употреблял запрещенные вещества и был за решеткой. Но вот чего это стоило.

Наркотики я начала употреблять в 19 лет после того, как потеряла родителей. И так длилось до 27 лет, пока меня не задержали. То есть очень длительный период, как вы понимаете. И насколько я помню, это были все виды наркотиков, какие только можно было достать. Продавала, сама употребляла. Я была сильно наркозависимой. Но это не интересовало сотрудников полиции. Главной их цель было узнать, где я взяла наркотики и у кого. Никакой экспертизы мне не проводили, к врачу не водили. Трое суток меня продержали в ИВС, а потом направили в СИЗО. Я была в жутком состоянии, когда конвой привез к воротам следственного изолятора. Там отказались меня принимать, потому что был большой риск летального исхода. Свой срок – 10 лет – я отбывала его в колонии, где никакого лечения не получала. Первые 4 года было очень тяжело, снились сны, как я употребляю. Потом стало легче.

Если говорить бытовым языком, девушка сама «переломалась» (кто ей в этом помог – чуть ниже).

В ее коротком рассказе затронуты сразу несколько важных проблем.

Первая – причиной многих преступлений (особенно когда речь идет о 228-й статье УК) является зависимость. Но ее редко выявляют, поскольку не делают экспертизу.

Начальник Управления воспитательной, социальной и психологической работы ФСИН России Андрей Шмидко привел статистку, из которой следует, что за последние время 30 % преступлений было совершено людьми в состоянии алкогольного опьянения и 1 % - в состоянии наркотического опьянения. Думается, последняя цифры сильно преуменьшена. И вот почему. Уполномоченная по правам человека в Челябинской области Юлия Сударенко сделала запросы в МВД и СК. Оказалось, что полицейское ведомство отправляет на наркологическую экспертизу только 10 % задержанных по 228-й статье, а следственный комитет – 17 % (это связано с тем, что ведомство расследует дела с участием несовершеннолетних). Это крайне мало. И именно это способствует созданию искаженной картины: на фоне того, что растет число наркопреступлений, количество наркозависимых в России уменьшается. В действительности их становится все больше и больше.

Почему экспертизу не проводят пусть не каждому, но многим для установления болезни наркомании? Ответ кроется в том, что она занимает до 30 дней. В общем заморачиваться с этим не хотят, тем более что обычно такие дела расследуются быстро, и экспертиза бы удлинила период. А отражается это в итоге на сроках наказания. Если болезнь не установлена, то человек наказывается более сурово. Ведь одно дело, когда он совершил преступление, будучи не в силах побороть недуг, и совсем другое – из корысти.

Вторая проблема – физические страдания, кажется, наркомана мало волнуют правоохранителей. Пока он находится в полицейском участке ему не оказывают медицинскую помощь, чтобы снять «ломку». Когда он попадает в СИЗО, то там такой возможности у сотрудников тоже нет. В одном регионе в этом году СИЗО больше 100 раз отказывались принимать заключённых с «ломкой», опасаясь их смерти. Подследственных в итоге доставляли в гражданские больницы, где наконец избавляли от страданий. Но почему этого не делали сразу? И это является причиной того, что не все доживают до суда.

Медики заметили, что есть вопросы к диагностике наркомании. И тут не всегда может помочь экспертиза. Сам факт однократного нахождения в состоянии наркологического опьянения не является диагнозом. Диагноз устанавливается врачом-наркологом на основании общения с пациентом, установления фактов об употреблении, повышении дозы, изменении социального статуса (это утрата всех социальных связей) и т.д. То есть нужно беседовать с пациентом. Обладает ли этими возможностями система ФСИН на базе следственных изоляторов? Увы.

Третья проблема – отсутствие критериев оказания наркологической помощи за решеткой (а зачастую просто отсутствие какой бы то ни было терапии для них).

Так получилось, что сегодня закон предусматривает случаи принудительного лечения больных наркоманией для привлеченных к административной ответственности или осужденных за совершение преступлений к наказанию в виде штрафа, лишения права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью, обязательных работ, исправительных работ или ограничения свободы. В итоге те, кто оказываются в СИЗО и колонии, по сути, из этого перечня выпадают. Впрочем, наркоманам за решеткой и принуждения не надо, они и без того готовы лечиться. Только вот как? Наркологов фактически нет не только в СИЗО, но в колониях. Ни в одной российской ИК из тех, которые я посетила в качестве члена СПЧ, не встретила такого специалиста…

Скажите, а сколько наркологов у вас? – адресовала я свой вопрос присутствовавшему на круглом столе начальнику УФСН по Челябинской области Игорю Третьякову. Оказалось, всего два. Меж тем этот регион третий по численности заключенных в стране (не считая Москвы и Санкт-Петербурга).

Зарплата у тюремных медиков по-прежнему меньше, чем у гражданских. И желающих идти за решетку работать с наркоманами просто нет.

Четвертая проблема – отсутствие реабилитации. Эксперты заметили, что только 5 % наркозависимым помогает медикаментозное лечение. А что делать с остальными? 15 % избавляют от зависимости если есть медицинская реабилитация, и от 40 % и выше – при использовании социальной. Оказывать ее, будет откровенны, кроме НКО некому. Повезло тем регионам, где есть такие организации. И повезло таким НКО, если их сотрудников без проблем пускают за решетку. Дело в том, что сегодня нет даже примерных стандартов для оказания такой помощи. Из-за чего сотрудники ФСИН очень переживают – вдруг какая-то НКО окажется сектой и будет что-то странное делать с арестантами?

Ну а если нет реабилитации, то часто нет и избавления от зависимости.

Страшно сказать, но многие экс-осужденные по 228-й статье начинают принимать наркотики в первые же дни после освобождения. А это означает, что долго на свободе они не задерживаются. Шмидко назвал процент рецидива – 56. Сколько среди тех, кто вернулся за решетку, сделали это именно потому, что были зависимы? Ответа не знает никто. Но надо думать, что большинство из них. И еще одна цифра. Каждый наркоман втягивает от 4 до 15 человек в потребление наркотиков. Если ничего не делать с этим, то число наркозависимых будет расти и число рецидивистов в стране множиться. И никакая пробация (если в ней не будет мер по избавлению от зависимостей) не поможет.

«Тюрьма от тяги к наркотикам избавит», – считают многие. И ошибаются. А хотелось бы, чтобы было именно так.

А главная героиня круглого стола рассказала, как она избавилась от зависимости. Помогли ей начальник колонии и священник, про которых она говорит со слезами благодарности. Они ее исцеляли музыкой и верой. Девушка научилась играть на духовых инструментах (вошла в состав духового женского оркестра осужденных) и на колоколах (стала звонарем в колонии).

Когда я освобождалась, начальник ИК сказал: «Не пропадай!». И я не пропадаю. Общаюсь и поддерживаю тех девочек, которые еще там. Особенно тех, у кого зависимость. Своим примером показываю, что можно даже после 9 лет употребления и 10 лет нахождения в колонии не вернуться к прошлому.

На свободе она уже четыре года. У нее есть прекрасная работа, возлюбленный (подали документы в ЗАГС, через месяц будут регистрировать брак). Чудо, одним словом. И думается, что сделать такой финал для экс-заключенных-наркоманов делом обычным и привычным – одна из главных задач для общества и государства.