«Уехал на неделю в Россию, а остался навсегда»: Максим Дунаевский рассказал про самое тайное

«На мой взгляд, интуиция — это опора на свой опыт»

— Максим Исаакович, на радость фанатам вы приняли участие в новом телешоу, хотя давненько, кажется, не видели вас в новых проектах. Как вам съемочный процесс?

— Честно говоря, я не успел посмотреть выпуск со своим участием, но мне нравится программа: забавная. Конечно, это для меня не профессиональная работа, а, скорее, такая угадайка. Я думаю, что профессионалы, которые здесь сидят в звездной команде, ошибаются даже чаще, чем непрофессионалы. Вообще очень непросто угадать, и наша команда проиграла, но мы и рады отдать денежный приз талантливым участникам.

— На глаз не определите, кто поет?

— Очень сложно: они же еще все очень хорошие артисты. Вот что делает хорошо телевидение, так это подбирает действительно артистичных людей. Если бы взяли с улицы первых попавшихся, так бы не получилось, я думаю. Эти участники, несомненно, одарены как актеры и могут сделать вид, что прекрасно поют, хотя не поют, ну и, конечно же, это результат многочисленных репетиций и подготовки. А имитировать, между прочим, очень сложно. Сколько у нас было снято всевозможных фильмов на протяжении моей музыкальной жизни, где артистов подменяют певцы, — поэтому и родилась эта программа, ведь очень часто бывает, что артист открывает рот под фонограмму, и трудно определить, сам ли он поет или нет. Но одно дело, когда ты видишь на концерте, что кто-то открывает рот под фонограмму, это можно понять по большей части. Да даже в кино бросается в глаза этот подлог, но не здесь.

— Во время передачи профессионалы пытаются воспользоваться своей интуицией. А вы интуитивный человек по жизни?

— Я считаю, что интуиция — это придуманная вещь. На мой взгляд, интуиция — это опора на свой опыт. У ребенка ведь не может возникнуть интуиции, он верит самому простому, что появляется в его жизни. Интуиция его обманывает, потому что у детей нет опыта, а взрослый как раз опирается именно на него. Вообще интуиция меня подводила, я ей не доверяю. В этом смысле я приземленный человек, я Козерог: доверяю только опыту и знаниям.

— А насколько часто вас обманывали в жизни? Мошенники, авантюристы — эти люди особенно не дремлют в последнее время...

— Мошенникам не удалось меня обмануть, хотя была ситуация, когда обман уже почти произошел. Просто в последний момент сработали голова и ум. Сейчас мошенники пользуются разными методами, например перепиской от имени друзей, но, если ты хорошо знаешь своего друга, ты сразу понимаешь, что происходит. Мне написали от имени моего популярного друга, но я решил, что надо позвонить и проверить, и оказался прав. К сожалению, я знаю многих, кто поддавался уговорам мошенников. И ведь здесь все еще зависит не от интуиции, а от характера. Есть люди, которые верят, они очень эмоциональны, а ведь мошенники пользуются твоей эмоциональностью, легковерностью, они сразу чувствуют, когда человек вступает в диалог. Причем это же не какие-то дворовые бандиты, они очень хорошо подготовлены. Но не все люди обладают такой чувствительностью, что могут по одной фразе понять, что с ними общается не тот человек, за которого он себя выдает.

— Творческие люди часто и с несправедливостью сталкиваются ввиду специфики своей деятельности. Вам приходилось?

— Конечно, несправедливые ситуации бывали. Но я всегда руководствовался стихом великого Омара Хайяма.

Ты обойден наградой? Позабудь.

Дни вереницей мчатся? Позабудь.

Небрежен ветер: в вечной книге жизни

Мог и не той страницей шевельнуть...

Да, несправедливость — это такая вещь... Не та страница шевельнулась, ветер не в ту сторону подул. Это может быть и ненамеренная несправедливость, а случайная. Сейчас я реагирую на нее уже по-другому. Чем старше я становлюсь, тем проще реагирую — как на данность, и отношусь к этому философски.

— Но если речь идет о ваших работах, в которые вы вложили душу, например...

— Да, у звезд такое есть, но от этого никуда не деться. Я вот жил в Америке, работал в жанре мюзикла на Бродвее, работал в кино, которое я делал в Голливуде. Казалось бы, там люди, хорошо знающие свой предмет. Они работают по определенным формулам, обладают инструментами, чтобы переубедить тебя, если нужно, в том, как и что нужно сделать. Не в ста процентах, конечно, но в семидесяти пяти они побеждают: картина или спектакль обычно бывают успешны. Продюсер, режиссеры — опытные люди, образованные. И, несмотря на это, там очень часто случалось, что ты был не принят или твои произведения не оценили. Либо тебе так казалось. И теперь я скажу так: несправедливость по отношению к художнику — вещь очень относительная и очень вкусовая.

— Было ли это причиной, почему вы там не стали задерживаться и вернулись в Россию?

— Нет. Там было больше хорошего, чем плохого. Хотя, если говорить честно, все равно я там чужой. И любому человеку, который мне бы стал доказывать, что он туда приехал и его там приветили, все ему дали, я не поверю никогда. Потому что все равно любому иностранцу, приехавшему в зрелом возрасте, даже профессионалу своего дела, тяжело. Я сейчас не говорю об узких специалистах вроде сантехников, и вовсе не пренебрежительно говорю об этой работе. И в Америке мне встречались суперпрофессионалы в этом деле, как и у нас тоже. В таких спокойных профессиях человек скорее приживется, будет делать свое дело и никаких звезд с неба не будет ждать, да он и не хочет, чтобы они падали. Работает и зарабатывает свои деньги. В США любой человек, у кого есть руки, ноги и хоть какая-то голова на плечах, будет зарабатывать деньги и спокойно жить. Это большое преимущество той жизни. А недостаток в том, что если ты занял определенную нишу в своей стране, приехав в Америку, ты ее потеряешь. Тебе надо сделать какие-то невероятные долговременные усилия, чтобы ты стал своим, каким был здесь, это я про себя говорю. Тебя там начинает доставать эта ситуация: ну ведь я умнее, лучше, талантливее двадцати ваших композиторов! А потому что ты не свой. И это очень важная вещь. И не потому, что ты плохой или говоришь на чужом языке, там к этому, кстати, относятся совершенно спокойно: три слова говоришь — и ладно. У нас ведь тоже такая ситуация. Я преподаю в консерватории и на «Мосфильме». Вот приезжает к нам мальчик из какой-то далекой Африки, и он не свой. А чтобы стать своим, ему нужно очень много времени, чтобы доказать это. А в США там все это в еще больших масштабах, потому что там слишком много своих, слишком развитая страна, слишком много платят людям за талант, чтобы вот так сразу их принять.

— А сколько времени вы в итоге там пробыли?

— Я жил там 10 лет, и уже, казалось бы, появились какие-то связи и возможности, но, когда в начале двухтысячных я приехал в Россию, а это были хорошие годы, сытые, я почувствовал в воздухе: вновь понадобились профессионалы. В 95-м такого не было вообще — потерянное десятилетие, почему я и оказался в Америке. После возвращения я в России встретился с одним человеком, с другим и потом просто все оставил в США. К тому времени оттуда приехала и моя жена, которая все ждала, что я вернусь. Но я уехал на неделю в Россию, а остался навсегда. Я просто почувствовал, что я нужен и здесь мое место. Для меня, как и множества людей, это самое главное. Что бы мне ни рассказывали, какой там сладкий пирог, какой чудесный кофе и как много долларов там платят, самое важное, чтобы ты чувствовал, что это твое место.

— Я так понимаю, что сейчас и в России удается неплохо заработать?

— Конечно. Человек, который не ленив, талантлив в определенной степени, для этого не обязательно быть композитором, который вгрызается в свое дело, он первый кандидат на то, чтобы ему хорошо зарабатывать в любой стране.

«Я очень спокойный папа»

— Интересно, есть ли у Максима Дунаевского недостатки, от которых он хотел бы избавиться?

— Не знаю, сейчас такое уже в голову не приходит. Видимо, есть, но уже поздно избавляться от них (улыбается). От чего-то я уже избавился. Когда-то я был очень легковерным, слишком искренним, сейчас, наверное, уже нет: десять раз оглянусь, прежде чем быть таким уж супероткрытым. Не знаю, недостаток ли это. А таких крутых недостатков, как подлость, предательство, алкоголизм и т.д., у меня нет.

— То есть в 79 лет ведете здоровый образ жизни?

— Относительно. Но я все ем, иногда выпиваю с друзьями, с удовольствием — все как у людей. Никаких специальных мер для того, чтобы казаться моложе, я не предпринимаю.

— Жена следит за вашим рационом?

— Скажем так: пытается. Потому что она в этом разбирается и соблюдает ЗОЖ, у нее прекрасная фигура. Она юная, несмотря на то что по паспорту не юна. Это должно меня мотивировать, конечно. Она пытается меня на свою сторону подтянуть, но уже поздновато. Я люблю поесть чего-нибудь вкусненького. На ночь — это сам бог велел: мясо, супчик...

— На работе проводите 24 часа в сутки или удается отдохнуть?

— Я на самом деле отдыхаю мало, а в моем возрасте надо бы подумать о том, чтобы побольше спать и отдыхать. Жена за меня взялась, она хочет сократить мое время работы. Пока ей не удается это (улыбается), я под разными предлогами от этого ухожу. То, что ты востребован, ведь не будет длиться вечно. Ты уже стареешь, дряхлеешь, сил становится меньше, твоя энергия творческая и человеческая с каждым годом уменьшается. Конечно, надо ловить, как говорится, пока горячо.

— А вы жаворонок или сова?

— Я абсолютная сова, и у меня уже такой распорядок, который изменить невозможно. Я весь день занят в консерватории, где преподаю, в филармонии, в которой руковожу. Много всяких общественных дел. Ближе к ночи я начинаю заниматься творчеством. А еще я играю в теннис, поддерживаю спортивную форму — могу посвятить хотя бы пару часов два раза в неделю.

— То есть на сон времени и нет?

— Часов 5–6 — больше не получается.

— Теннисом давно занимаетесь?

— Почти с детства, лет с 14–15. До этого я занимался футболом, легкой атлетикой, а потом отдался этому виду спорта. Мой папа очень любил теннис и мечтал, чтобы я им занимался, но он так и не увидел, как я играю в теннис, к сожалению.

— А вариант, что вы могли заняться вовсе не музыкой, а пойти в спортивном направлении, мог возникнуть?

— Да, был такой момент, потому что я делал большие успехи в спорте: сначала в школе, потом в институте, в масштабах города и области — много где я устанавливал рекорды. Но внутри меня все-таки больше говорило творчество. Если бы мои родители были спортсмены, они бы наверняка меня отправили по спортивному направлению.

— Вы были тем редким ребенком, который сам с удовольствием занимался музыкой?

— Да, это так, меня не заставляли.

— Хотелось бы поговорить и о ваших детях. Расскажите об их успехах.

— У меня трое своих детей и один ребенок — дочка бывшей жены, которая попала ко мне в семью в четырехлетнем возрасте, и я считаю ею своей дочерью абсолютно наравне с другими. Гены передались всем — все занимались музыкой и очень это любили. Все пели и играли на разных инструментах, но потом жизнь вывела их в другие направления. Кстати, дочка бывшей жены, она носит мою фамилию Дунаевская, актриса Малого театра. Она ведущая актриса, талантливая, и она пошла по творческой стезе. Моя дочь, которая живет в Париже с детства — ее мама вышла замуж за парижанина, — певица, музыкант, композитор, у нее своя рок-группа уже много лет. Она ездит, с удовольствием концертирует и зарабатывает деньги. Причем она только в 20-летнем возрасте почувствовала музыкальные гены. Сын — крупный финансист, хорошо стоящий на ногах, живет в Швейцарии. Младшая дочь Полина учится в РАНХиГСе, почему-то ее привлек пиар: захотела, и все тут.

— Может, она и вашим пиаром будет заниматься?

— Возможно, посмотрим.

— А как часто вам удается видеть всех ваших детей?

— Я очень спокойный папа: когда напишут, позвонят — я с удовольствием общаюсь. Нужна помощь — я помогаю. Я совершенно никого не напрягаю: звоните старенькому папе… Нет, у них своя жизнь: когда нужно — они звонят.

«Со всеми бывшими женами дружу»

— Вы рекордсмен по количеству браков: сейчас женаты восьмой раз. В одном интервью признались, что вы любвеобильны. Насколько это так?

— Ну а что: тут все ясно (улыбается).

— А женщины насколько часто проявляют любвеобильность в вашу сторону?

— Ну, я же не актер или певец — вот у них есть фанатки. Хотя меня тоже поджидают после концертов... Но чтобы напрямую преследовали — такого нет. Конечно, когда я был молодой и у меня был свой ВИА «Фестиваль», вот там у нас были фанатки молодые, юные, которые за нами толпами ездили. Но это уже далекая молодость. А сейчас могут быть только серьезные женщины, которые уже понимают: времени нет — все занято.

— Тем более возникает вопрос: как вы познакомились со своей последней супругой Аллой?

— Ну, не в троллейбусе — это конечно (улыбается). Поскольку в Московский институт культуры пришел новый ректор, меня пригласили возглавить кафедру истории музыки. Я согласился — институту нужно было придать второе дыхание. Я там, правда, недолго преподавал, но это мое преподавание ознаменовалось совершенно неожиданной встречей. На кафедре появилась очень красивая длинноногая молодая женщина. Я сразу обратил на нее внимание. Она мило улыбалась. И она стала моей женой — это было 8 лет назад.

— Ну, наверное, отношения не внезапно возникли, как-то все развивалось. Вы наверняка предпринимали какие-то действия, она, может, смущалась...

— Ну, она тоже взрослый человек, и это уже не те розовые щечки и какие-то смущения. Я туда приезжал часто и понимал, что не нужно прямо сегодня набрасываться (смеется). Мы просто договорились пойти на концерт сначала. А вообще она серьезный человек, музыковед, сейчас докторскую защищает. Она предложила мне сделать интервью — написать монографию (она пишет монографии), и вот так постепенно мы сходились и видели, что друг без друга уже становится сложнее, появилась взаимная симпатия.

— Ни для кого не секрет, что ваши бывшие жены тоже очень яркие. У супруги нет к ним ревности?

— Что отличает мою жену от многих красивых женщин — то, что она умная. Ревновать к бывшим — большей глупости, наверное, не существует. Мало того, она и знакома с моими бывшими женами и чудесно с ними общается: умно, хорошо, красиво, интеллигентно.

— А вы с ними как-то поддерживаете связь?

— Конечно, это мой принцип. Я со всеми бывшими женами дружу, помогаю, когда нужно, участвую в жизни, если меня просят. И финансово тоже.

— То есть вы не жадный?

— Чего нет — того нет. Может быть, поэтому я и не стал богатым (смеется).

— Вы как-то признались, что женитесь только на блондинках...

— Сейчас трудно уже сказать. Женщины сейчас так классно себя преображают, что сложно утверждать, кем она была когда-то: блондинка или шатенка? Моя жена блондинка, но женился я на ней совсем не поэтому.

— Вы вместе 8 лет. Как думаете, в чем секрет ваших крепких отношений?

— Никакого секрета нет. Энергии хватает пока, хотя у некоторых она исчезает уже и в пятьдесят лет. Я себя не чувствую даже пожилым человеком, а тем более старым. И молодые этого не чувствуют, потому что общаются со мной как с равным. И это первый признак молодости.

— А романтика есть в отношениях?

— Романтика обязательно должна быть, она не должна исчезать. Конечно, все у нас есть: и романтические отношения, и поездки, и подарки. Ну, без этого никак. Женщина ведь как говорит: ты меня разлюбил, если нет — покажи тогда. Вот показываю.

«Хотел увековечить имя отца — не дали»

— Скажите, а есть ли дружба в шоу-бизнесе, на ваш взгляд?

— Ну конечно. А у меня есть друзья и среди представителей серьезных жанров — и в симфоническом, и в оперном, в мюзиклах, в театре, в кино. Дружба возможна везде, она просто должна быть искренней и настоящей. Я, например, много лет дружу с Ларисой Долиной, мы друг для друга готовы сделать все по одному мановению пальца. Это я называю настоящей дружбой. Наш гениальный поэт Михаил Светлов сказал, что дружба — понятие круглосуточное. И это очень точно. А еще много лет мы дружим с Алексеем Глызиным.

— Наверняка и помогаете друг другу, выручаете, когда надо...

— Я, честно говоря, сейчас даже не могу вспомнить такую ситуацию, но они были, конечно. Помню, как в детстве пришел из школы и рассказал бабушке, что у меня есть отвратительный дружок: я для него столько сделал — я он ко мне так плохо относится! Она ответила: «Значит, ты ничего для него хорошего не сделал. Потому что, когда делаешь хорошее, ты это не должен помнить».

— А в вашем детстве к вам в дом приходили именитые друзья отца?

— Конечно, перечислять эти имена нет смысла — их десятки, все уже умерли.

— Знаю, что есть музей Исаака Дунаевского. Возможно, что-то еще планируете сделать в память о папе?..

— Да, музей есть в Санкт-Петербурге — небольшой, хороший музей. Там фотографии, бумаги, вещи, рояль, я там бываю редко. Ну а чтобы делать еще один музей — у меня нет сил. У меня ушло очень много лет на то, чтобы создать в Москве Музыкальный центр имени Исаака Дунаевского. Я думаю, что он это заслужил, он этого достоин. Это великое имя в области популярной музыки или шоу-бизнеса, если так можно сказать. Популярнее его нет никого из тех имен. И это не потому, что я его сын, — так история распорядилась. Но московские власти никогда не торопились с этим. Я много лет обхаживал, обивал пороги — никому это не надо. А мне это нужно не для того, чтобы чем-то заведовать, — у меня есть чем руководить, но они этого не понимают, потому что они привыкли к тому, что у них просят все из-за денег. Все хотят «бабки». Люди, достигшие определенного уровня, хотят иметь свой театр, свой клуб ради денег. А я хотел увековечить имя отца, сделать там школу, академию, интересные концерты. Мне так не надо зарабатывать — у меня все есть.

— С таким насыщенным графиком летом не помешал бы и отпуск. Поедете куда-то отдохнуть?

— Обязательно. С 2008 года у меня есть недвижимость на море, в Болгарии. Я туда и полечу — для меня это самый хороший, спокойный отдых. Езжу почти каждый год. Во время ковида только было сложно туда добираться, пропустил пару лет, а вообще бываю регулярно.

— Вы в последнее время не заметили там изменения настроений к гостям из России?

— Нет. Дураков, конечно, везде хватает, но я не заметил изменения настроения с точки зрения народа, только с точки зрения властей. У меня там много друзей, и я с ними так же хорошо общаюсь, как и раньше.