Весьма непринужденно одетый король

— Не беда. Зато расчлененки не будет. Кастрюля есть в наличии?

— Прохудилась. Отдана в переплавку. За гроши. Алюминий дешев.

— Запаять не пробовали? Ладно... Алюминий при нагреве выделяет вредные окислы. Как насчет дровишек?

— Откуда, если лес извели?

— Есть немалый плюс: не вспыхнет пожар... Конфорки фурычат?

— Мы не газифицированы.

— По крайней мере не взорвемся. Керосинки сохранились?

— В утиль снесли. Непредусмотрительно. На тебя, мага и чародея, способного творить манну из ничего, вся надежда. Выручи. С голодухи пухнем.

— Желательна толика исходного материала. Чем располагаете?

— Да ведь и ты без цилиндра. Мы не о двигателе внутреннего сгорания, автомобилями не богаты. Цилиндра для извлечения из него зайца. Мы бы его в похлебку.

— На всех одного зайчишки не хватит. Вот как поступим: для начала молитесь...

— Что это даст? Бог давно упразднен.

— Сперва отменили, сейчас вернули.

— Лучше синичка, то есть повар перед глазами, чем журавль, то есть Бог в небесах.

— Бог из ничего сотворил планету. Из молитв извлечем...

— Зайца? Мы бы его сырого... Поровну.

— ...энергию. Преобразующую бытие...

— В зайца? Животы свело.

Умелец растерянно чесал затылок.

— А создать кроличью ферму?

— Пока вырастишь... Нам бы сразу.

— Даже не знаю, — опасливо сказал Умелец, ловя то диковато блуждающие, то концентрирующиеся на нем взгляды. — Пойду, что ли, щавель искать, питательные коренья...

Но вырваться не удалось, слушатели возбужденно зашумели:

— Зачем щавель? Вот он, первоначальный исходный материал! Большего размера, чем заяц. С чего взял, что тебя отпустим?

Благая обнаженность

Трудную ночь провел правитель после дерзкой выходки нахального мальца: на центральной площади, прилюдно, вопреки праздничному столпотворению и увеселительному ажиотажу, неопознанный (пока, но его ищут) сопляк крикнул: «Король голый!»

Монарх места себе не находил от возмущения: «С какой стати гаденыш себе позволил? Наглую залепуху? Почему прошляпили, не уконтрапупили? Кто конкретно допустил? Где была, куда смотрела стража? Ни министры, ни рядовые граждане не заступились за любимого пастыря, не возразили, не одернули хулигана — вот главный повод для огорчения и тревоги. Урезать всем (а министрам в первую голову!) оклады. Хотя и без того урезаны. Да и не в зарплатах дело! Нравы распущены донельзя. Школа не воспитывает. Родители устранились. Кстати, надо выяснить: кто они? Из каких слоев? Взгреть. Пропесочить. Провести профилактическую работу. Штрафануть. А то и на муниципальные добровольные бдения... Чтоб другим неповадно... Иначе и все прочие начнут непристойничать, скабрезничать, а сам стервец продолжит плодить напраслину...

Негодование сменилось сомнением и раздумчивой констатацией: может, есть основания для неутешительного выпада? Король покрутился перед зеркалом. Оценил себя критически. Объективно. И признал: наличествует смелая, отчасти излишняя обнаженность. Но так ли худо — щегольнуть в прохудившемся трико? Нынче мода, тренд — предельная откровенность. Немалый плюс — оттенок полной доверительности, такая позиция способствует утеплению контактов с электоратом. Глядите, подданные, зырьте, обсуждайте, судачьте: вашему суверену нечего скрывать. Вы — голы-босы. Я тоже... Не в шелках. При этом платье (да, прозрачное, эфемерное, почти несуществующая изящнейшая кисея) все ж остается каким-никаким покровом, фиговым листиком приличия, приметой здорового консерватизма, смелым дресс-кодом и содержит прозрачный (осмысленно прозрачный) намек — на материальную недообеспеченность, но прежде всего — на расширительное толкование саморазоблачения: прочь ханжество, пуританство! Не надо стесняться того, в чем мать родила. Матери всех рожают голяками, следовательно, изначально, первозданно все одинаковы и равны, и, коль сложились спартанские обстоятельства, не пристало стыдиться возвращения к истокам. Конечно, не до полного вопиющего неглиже.

Монарх приободрился, воодушевился: он лично даст пример и станет камертоном нелицемерия. Устыдит охаивальщиков прямодушной недоукомплектованностью гардероба. Откуда взять, если неоткуда? Дочь, принцесса, почивает на горошине! Не до перин и не до фраков и манишек, когда урезан бюджет на медицину и всеобщее десятилетнее образование.

И еще подоплека, не сразу угадываемая, однако безусловная: при такой неодетости не совестно, а логично воззвать о помощи. Обратиться не к соседним государям, они лишь ухмыльнутся и позлорадствуют, а к соплеменникам. Не взыщите, братья и сестры, придется маленько поднять цены, взвинтить налоги, разогнать инфляцию. Если вам, незаподло быть неэгоистами, если хотите, чтоб ваш лидер прилично выглядел, скиньтесь, иначе придется светить еще большими дырами.

Вырисовывалась достойная концепция не только внутренней, но внешней политики — выкроить на кашемировое пальто для грядущих зарубежных визитов и натянуть на космическую программу... Куда и сплавить наглого крикуна вместе с папой-мамой в одном флаконе, то есть в многоместной ракете. Предварительно наградив. За геройское освоение дальних планет. Пусть там сгинут.

«Хотя его-то за что награждать и превозносить? — подумал король. — Это я предпринял нестандартный шаг — окутался нетрадиционно. Это меня надо поощрить».

И написал указ.

На следующий день состоялась церемония вручения ордена Подвязки — логичная с точки зрения одежного подтекста и дворцового этикета. Атласная лента смахивала на бинт, на стерильную перевязь для хворых и увечных. Получилось многосмысловое, синкретически-полифоническое мероприятие. Идеально совпали вариативные мотивации. Царила духоподъемная атмосфера сочетания пирушки и аскетизма, пышности и скромности, помпы и беспафосности. Редко кому так везло с умением использовать подвернувшийся повод для приумножения всеохватного счастья.

Стреляли пушки и пробки шампанского.

Колобок на новый лад

Арбуз набивался в родственники Тигру.

— Мы неотличимы. Я — чуть зеленее, ты — чуть рыжее. Главное наше отличие от остальных — чудесные экстравагантные полосы.

Тигру было не до пустопорожней болтовни и демагогии, его кормили ноги и клыки, а не словеса, он не придавал чрезмерного значения внешним атрибутам (может быть, потому, что располагал роскошной шубой). Арбуз же не унимался:

— Наше царственное, лидирующее положение в природе предопределено символическим узором: чередование полос воплощает контраст света и тьмы, дня и ночи, рассвета и заката...

Он истолковывал молчание Тигра — очевидный знак согласия! — в пользу своих неуемных разглагольствований.

Если бы не вопил столь истошно, возможно, остался бы полеживать на боку и греться на солнышке. Веселая Зебра игриво подшучивала над важничающим пузаном:

— Чего не зовешь в семейный клан меня? Или Бурундука? И Окуня?

— Потому что нас с Тигром связывают особые, не поверхностные, не утилитарно меркантильные, а глубинно уважительные, основанные на принципах соблюдения взаимного суверенитета отношения, — отвечал Арбуз. — Тигр не посягает на мою независимость, я не нападу на него. Мы оба блюдем права личного неприкосновенного пространства. А от тебя, вероломная, неизвестно чего ждать: сожрешь ненароком, отгрызешь бок или перекусишь пуповину-черенок...

— Если попытаюсь такое вытворить, кузен или кем он тебе доводится, наверняка заступится за тебя, — насмешничала Зебра. — Он ведь такой же бесхитростный, как ты…

У Зебры хватало ума держаться подальше от сурового деспота, обитавшего вне бахчи, не навяливаться ему в племянницы и свояченицы, ибо хищник всенепременно использует чужую глупость себе на пользу, а дураку во зло. Напротив, избегала привлекать внимание, сторонилась рискованных альянсов и рандеву. В отличие от Арбуза старалась держаться скромно и незаметно. Она трезво и четко оценивала подоплеку любых, в том числе родственных обоюдовыгодных связей. И все ближе и ближе подкрадывалась к сочному кормовому лежебоке.

— Читал о Колобке? — интересовалась копытная гурманка. — О взаимоотношениях лакомо испеченного путешественника с бабушкой, дедушкой, лисой? От сильных надо дистанцироваться, а не примазываться.

— Отвали! — верещал Арбуз, с которого напыщенность как ветром сдуло. — Кликну дядюшку, он явится и исполнит долг ментальной и товарищеской взаимопомощи!

— Трепещу от страха. И предвкушения нашей с тобой слиянности, нашего нерасторжимого сплочения! — Зебра приступила к предварительному облизыванию деликатесного хвастуна. — Я тебя зацелую! Ты, милашка, сладкий. Боюсь, твой заступник, не балующий тебя нежностями Тигр, не оценит твоих достоинств и не продемонстрирует столь же неподдельную ласку. Ты готов осуществить акт братски-сестринского жаркого сочленения и взаимопроникновения?

Она с хрястом отхватила кусман алой, сочащейся сахарной мякоти.

Тигр так и не узнал о постигшей его трагической утрате. А бахчевые культуры сделали вывод о пользе начитанности.