«Не работай с нами»: Юлиан рассказал об отношениях с Пахмутовой и Пугачевой

«В шоу-бизнес попадали через постель»

— Юлиан, вы как-то сказали: «Чем меньше меня показывают по телевизору, тем лучше заполняются залы на моих концертах». Как такое возможно?

— У нас, по сути, есть двадцать артистов, которых крутят с утра до ночи. Людей уже тошнит от них, а они все звучат и звучат. Меня никогда по телевизору много не показывали, но каждое мое выступление запоминалось. Может, я просто яркий такой. У меня всего несколько клипов, в основном только концертные программы. Я вообще не в шоу-бизнесе.

— Сейчас многие артисты сетуют, что у них нет денег, концертов стало меньше…

— Артисты всегда плачутся. Особенно ужасно смотреть, когда плачутся люди небедные. В пандемию такое было особенно часто. Когда они просили какие-то дотации, я просто не выдержал и сказал, что у них совести нет. Плакаться не надо — надо улыбаться.

— Вы сказали, что есть двадцатка топовых артистов. А как в эту двадцатку попадают?

— Понятия не имею. Раньше, в 90-х, через постель можно было попасть. Или через деньги большие. Сейчас вообще все поменялось. И скоро эти двадцатки тоже изменятся.

— Вы попадете в новую двадцатку?

— Думаю, да. Меня сейчас стали чаще приглашать, показывать. Но я живу по Булгакову и никогда ничего не прошу. Когда мне говорят: «Вот, сейчас «Огонек» начинает сниматься. Может, надо кому-то позвонить?», я всегда отвечаю: «Пусть снимается». Я никогда не был, например, в «Песне года». И горжусь этим!

— Даже с «Русским вальсом»?

— Да, «Русского вальса» там не было. Игорь Крутой почему-то не звал меня туда. Когда вышел «Русский вальс», все эфиры были платные. Это сейчас ни для кого не секрет. 10 тысяч долларов стоил финал программы, а три тысячи долларов — месячный выпуск. Сначала нужно было купить месячный, а потом финал. То есть 13 тысяч долларов надо было занести. Мне казалось, что такие вещи делать ниже моего достоинства. Для Пахмутовой, автора «Русского вальса», тем более. А теперь мне дебютантом «Песни года» быть уже странно.

«Петь для жен, матерей наших воинов — это норма»

— Зато вы сейчас активно выступаете в госпиталях, где восстанавливаются наши военные.

— Военные, учителя и врачи — три главных для меня профессии. Если мне говорят, что нужно спеть для них, я всегда соглашаюсь. И никогда не спрашиваю, сколько мне за это заплатят. Недавно пел в госпитале им. Бурденко. Был совершенно невероятный концерт. Как можно для них не петь? Наши ребята, которые вернулись с фронта, фантастические! У них такой свет в глазах, что от них сам заряжаешься оптимизмом. У одного парня не было ноги и руки, он сидел в коляске. Вдруг говорит: «Я хочу с вами сфотографироваться, у меня мамка вас очень любит» и начинает вставать с коляски. Я ему говорю: «Сиди, я сейчас сам подойду». А в ответ слышу: «Нет, я хочу мамке прислать фотографию, где я стою». Вот такие у нас потрясающие ребята, как для них не петь?

— Многие вообще не знают, что вы даете такие концерты!

— Я же никогда не афиширую, что пою и для военных, и для их семей. До этого был концерт в Ярославле. В зале жены и вдовы наших бойцов, их матери. Поехал и пел. Об этом даже не надо говорить, это норма!

— Нужно как-то особенно настраиваться перед такими концертами?

— Мне никак не надо настраиваться. Для меня что английская королева, что люди на заводе, что военные или учителя — одна публика. Нет никаких различий.

«За выступления платили, но подарков от Ельцина не было»

— Перед королевой когда выступали, тоже не волновались?

— Нет. Я считаю, что если ты волнуешься перед выступлением, то тогда тебе нужно вон из профессии.

— В тот момент, когда пригласили петь перед королевой Англии, вам, наверное, завидовал весь шоу-бизнес!

— Наверное. Я что-то тоже об этом слышал. Но я не виноват, что спел для английской королевы. Меня пригласили. Все происходило в Кремле. Все были потрясающе одеты. И Ельцин, и все члены правительства пришли в смокингах. Такой был дресс-код. Я тоже пел в смокинге. У меня тогда его не было, пришлось звонить Зайцеву. Слава богу, у него нашелся смокинг, уже готовый. Не пришлось шить по моим размерам.

— С Вячеславом Михайловичем вы дружили?

— Да. А теперь я дружу с Егором, его сыном. Недавно был на показе новой коллекции. Егор поднимает из руин Дом моды. Мы будем с ним делать новые костюмы, готовим для сцены несколько вариантов.

— Егор продолжает дело отца?

— Да. А все разговоры, которые мы можем наблюдать в разных ток-шоу, где появляются псевдонаследники, это все поклеп чудовищный.

— Юлиан, а почему Егор не общался с отцом в последние годы? Вячеслав Михайлович сетовал, что сын даже не поздравил его с днем рождения!

— Наверное, там кто-то кого-то накручивал. Вокруг Вячеслава Михайловича было столько людей, которые ему «помогали советом»… В какой-то момент они разругали Егора со Славой. Слава был очень болен в последние годы. Были люди, которые могли манипулировать, управлять, как угодно им настраивали Славу. А в это время Егор спасал от долгов Дом моды, если бы не Егор, Дома моды сейчас бы не было. Егор — гениальный дизайнер. Он всегда был совершенно потрясающим художником. Половина коллекции Славы это Егор. Все самое продвинутое и современное было от него.

— Про вас самого всегда ходило много слухов. Какой самый запоминающийся?

— Чего я только о себе не читал! У нас, кстати, очень много артистов, которые специально дровишки в камин, как кость собаке, подкидывают, чтобы о них только написали. Я никогда так не делал. Про меня сами сочиняли. В какой-то момент дошло до того, что про меня писали, будто бы я внебрачный сын Ельцина.

— Вы не его внебрачный сын?

— Нет.

— Но то, что он вас очень любил и всегда приглашал на все кремлевские приемы, это факт!

— Но чай с президентом я не пил. Да, мы регулярно встречались, меня часто приглашали на приемы в Кремль. Хороший вкус у президента был. А кого еще приглашать было в то время?! Это были лихие 90-е. Вы помните, какие в то время песни звучали? «Русский вальс», конечно же, выделялся. В то время говорили: «Гимна у нас в стране нет, зато есть «Русский вальс». Почему меня так часто приглашали в Кремль, наверное, надо было спрашивать у Ельцина.

— Вы бесплатно выступали в Кремле или за гонорар?

— Да нет, по-моему, платили. Гонорар был. А подарков от Ельцина я не получал.

«Если бы Добронравов не забыл зонт, мы бы не встретились с Пахмутовой»

— Как вообще «Русский вальс» появился?

— Он написан был в 1992 году. Я сам попросил Александру Николаевну Пахмутову и Николая Николаевича Добронравова сочинить песню о России. «Русский вальс» мы писали фактически втроем. Я очень внедрялся в этот процесс. Было несколько вариантов стихов. По-моему, у нас получилось. Это песня, без которой не обходится ни один мой концерт уже на протяжении тридцати лет.

— Ни для кого не секрет, что Пахмутова и Добронравов в те времена были гонимыми авторами. Они и сами об этом говорили. А вы были тому свидетелем?

— Да, когда мы встретились, они переживали сложнейший момент. Это были очень тяжелые годы для всех: и для них, и для Зыкиной, и для Мордюковой. А мы все как-то сплотились. Они во мне, наверное, почувствовали продолжение, мостик из Советского Союза в новое время. Я же всегда любил все хорошее, что было в советское время. В то время мне было 20 лет, но и Зыкина, и Мордюкова мне говорили: «Ты наш». Я с детства любил советскую классику. У меня воспитание соответствующее. Дедушка собирал пластики Утесова, Шульженко. Я с пяти лет все это слушал. В 90-е мне, кстати, многие продюсеры говорили: «Юлиан, что ты поешь? Кому это надо? Ты не раскрутишься с таким материалом, у тебя ничего не получится». Я их всех посылал. Да, может, у меня путь оказался дольше, чем у некоторых. Которые раз — и становятся звездами. Но они потом, через год-два, гаснут! ...Хотя многим я казался таким счастливчиком! А на самом деле тот же «Русский вальс» вырезали на телевидении, на радио не ставили, я через это прошел. Помню, пришел в одну из программ. Мне говорят: «Да, «Русский вальс» хорошая песня. А кто написал?» Отвечаю: «Пахмутова и Добронравов». И слышу: «Ой, не надо».

— А почему к ним тогда так относились?

— Потому что это было начало 90-х годов: все советское ругали. Сейчас, конечно, невозможно даже в это поверить.

— Они сильно переживали из-за травли?

— Переживали. Они даже мне говорили: «Брось нас, Юлик, не работай с нами. Тебе будет тяжело».

— А вы что отвечали?

— Я всегда им говорил: «Нет, мы победим». У нас был союз невероятный. И мы победили. Они очень помогли мне, а моя молодость, напор и продюсерская жилка помогли, получается, им. Мы друг другу помогли. У них второе дыхание тогда открылось. Сложные годы были. Вдова великого композитора Евгения Птичкина, который написал «Ромашки спрятались», каждое утро подходила к коллекции картин, которая у них была, и думала, что же сегодня продать, чтобы выжить…

— Александра Николаевна и сейчас переживает непростой период после ухода Николая Николаевича. Вы с ней общаетесь?

— Да, мы постоянно общаемся. Конечно, для нее это огромнейший удар. Они 70 лет вместе прожили и стали единым целым. Она очень стойко выдерживает этот непростой для себя момент. С одной стороны, ей тяжело. А с другой, она играет свои песни, часто вспоминает о Николае Николаевиче, смотрит фотографии, видео… Она очень сильный человек. Последний раз, когда мы с ней созванивались, у нее грустные нотки прозвучали в голосе. Я говорю: «Вы должны долго-долго жить. Николай Николаевич находится с нами, поэты не умирают. Вы должны жить ради него и ради нас». Она говорит: «Я не знаю, сколько мне еще осталось». Бывают пессимистические моменты, но музыка спасает ее. Рядом с Александрой Николаевной хорошие люди, поэтому все будет хорошо.

— А как вы познакомились с Пахмутовой?

— Все знакомства в моей жизни были случайными. Мы встретились на Всесоюзном радио: я тогда уже начинал записываться. Пахмутова стояла у входа на радио. Ждала, как выяснилось, Николая Николаевича, который в студии забыл зонтик. Если бы не этот зонтик, они бы уехали раньше… Я вхожу в бюро пропусков и вижу Пахмутову. «Александра Николаевна, здравствуйте, — говорю ей. — Как же я вас люблю». Слово за слово, мы разговорились. Она дала мне свой телефон, началась дружба. Не просто дружба — мы очень много времени проводили вместе, все праздники встречали…

«Вместо «здравствуйте» Зыкина спросила: «Есть хочешь?»

— А с Зыкиной как познакомились?

— И с Зыкиной так же. Это было на гастролях спустя несколько лет. Наши номера располагались напротив друг друга. Я выхожу из своего номера, она — из своего. И вместо «здравствуйте» говорит: «Есть хочешь?» Она к тому моменту знала и меня, и что мы с Александрой Николаевной начали работать. Я пришел к ней в номер, она накормила меня своими котлетами. Артисты того периода привыкли все возить с собой.

— Она относилась к вам как к сыну?

— Да, и она, и Мордюкова. Мы очень дружили. К сожалению, их уже нет. Люди уходят, остается невероятная боль.

— Но у вас осталась частичка от наследства Зыкиной!

— Если верить телевизору, то чуть ли не все ее бриллианты находятся у меня.

— А у вас нет бриллиантов Зыкиной?

— Нет. У меня ее бриллиантов нет. Хотя у меня действительно есть память о Зыкиной, это картина, которую она вышила своими руками. Она сейчас висит у меня дома.

— Что вышито?

— Цветы. Маки. Людмила Георгиевна потрясающе вышивала. У нее целая коллекция картин была, я не знаю даже, где она сейчас.

— Как так получилось, что вы смогли очаровать Пахмутову, Зыкину, Мордюкову, а с Пугачевой у вас не сложилось?

— Я ее оставил Филиппу Киркорову. (Смеется.) А надо было, чтобы сложилось с Пугачевой?

— Она в те времена любила молодые таланты…

— У меня никогда не было с ней ни теплых, ни холодных отношений. Единственная встреча с Пугачевой была на премьере фильма «Мама» с Нонной Мордюковой. После кинопоказа мы сидели на банкете втроем. Тогда Алла у меня спросила: «А чего ты ко мне никогда не приходил, не просил ничего? Даже удивительно. Все сам». Я ей ответил: «Вы же живете, наверное, в мире просьб». У нее был штаб, куда все приходили с кассетами, приносили свои песни и молились, чтобы их взяли. Я меня там никогда не было. Ей, кстати, мой ответ, по-моему, понравился, что хоть кто-то у нее ничего не просил.

— Про окружение Аллы мы знаем. А кто находится в вашем окружении?

— В моем окружении почти нет артистов. Со Стасом Садальским дружу, с Анастасией дружу… Я вообще не верю в дружбу между артистами.

— Почему? Из-за ревности?

— Не знаю. Может, из-за занятости. У меня друзья — обычные, простые, нормальные люди. И вообще, всегда надо тянуться к более высоким людям, потому что тогда и ты сам идешь вверх. У меня такое окружение, и я горжусь им. И даже когда они уходят из жизни, я знаю, что они на небесах наблюдают за мной. Я верю в жизнь на том свете. И эти ангелы, которые ушли туда, всегда со мной.

— Вы человек верующий?

— У нас столько верующих сейчас. Смотрю на них: они веруют, а потом выходят из церкви и грешат. Но я точно с небом нахожусь в хороших отношениях.

— Заповеди чтите?

— Они все прекрасны. Причем в любых религиях. Я, кстати, мечтаю о том, чтобы все религии мира объединились. Наверное, этого никогда не случится. Но если все объединятся, тогда не будет никак войн, которые мы сейчас видим между Израилем и Палестиной…

«Хорошо, что расстались с Анастасией. Теперь дружим»

— Юлиан, не можем не спросить вас об Анастасии, с которой вы сначала поженились, а через год развелись. Почему с ней не вышло семьи?

— Мы ошиблись. Самое страшное, что могло быть в нашей истории, что мы могли друг друга возненавидеть. Слава богу, этого не случилось. Мы с ней сейчас дружим еще больше, чем до брака. Я ее очень люблю. Конечно, Настя — генерал в юбке, человек, который всеми командует.

— Дружба во многих семьях и является основой крепкого брака!

— Но не в нашем случае. Мы не могли жить вместе. Мы перепутали дружбу с любовью.

— Вы были хорошим мужем?

— Я, наверное, был хорошим мужем. Но всегда есть две правды. Тебе кажется одно, а кому-то кажется другое.

— Признайтесь честно: вы не поделили финансы?

— Да при чем тут финансы?! Там совершенно другое. Во-первых, я люблю Москву. Считаю, что нужно жить здесь, потому что тут вся работа. А Настя любит находиться в лесу. У нее целый гектар в Тверской области.

— То есть она заставляла вас работать на участке?

— Я в лесу пробыл недолго, был там наездами. Получается, что тот год, который мы находились в официальном браке, мы не весь вместе провели.

— Вы жалеете, что ее потеряли? Она сейчас счастлива с другим мужем!

— Мы как раз счастливы сейчас: я счастлив, что нахожусь один, она счастлива со своим мужем. Мы дружим. И наша дружба проверена годами.

— Какая все-таки вам нужна женщина?

— Она должна знать, что всегда будет на втором месте. На первом у меня музыка. И еще: если у меня будет свадьба, об этом вообще никто не узнает, потому что счастье любит тишину.

«Мир спасет любовь»

— У вас недавно был юбилей. 50 лет. Ощущаете возраст?

— Я вообще возраста не ощущаю. Когда-то мне казалось, что 50 лет — все, уже старость. А сейчас я понимаю, что 50 лет о-го-го еще! Я не стал устраивать пышных празднеств по поводу 50-летия. Считаю, что сейчас надо сопоставлять вещи. Когда наступит другое время, можно делать под баяны юбилеи. Я просто отметил день рождения в кругу семьи и самых близких людей.

— Но к юбилею вы основательно подготовились: похудели!

— Слово «худеть» никогда нельзя произносить, это от слова «худо». Я сбросил вес.

— Как сбрасывали?

— Первое, что я сделал, выкинул хлебницу из дома. Исключил из рациона хлеб, газировку и сахар. Не скрываю, что колол уколы, так делают многие звезды, в том числе и мировые. Но перед этим я пошел к эндокринологу, который мне их и прописал. Теперь я считаю калории и много гуляю с собакой. После пятидесяти прогулки на свежем воздухе необходимы.

— Юлиан, о чем вы мечтаете?

— Я мечтаю о том, чтобы люди друг друга полюбили. Я всегда спорил с Достоевским, который утверждал, что красота спасет мир. Мне кажется, что не красота спасет. Она очень хрупкая, беззащитная. Только любовь спасет мир. Я понимаю, что именно от нехватки любви и веры друг в друга происходит то, что мы видим в Израиле, в Палестине... Мне очень хочется, чтобы у всех была надежда на лучшее.