Шляпа Боярского: артист назвал себя злобным карликом

Боярский — это уже стереотип, мем. Вот и я начал с д’Артаньяна. «Просто человек в шляпе» — как пел когда-то Гарик Сукачев совсем по другому поводу. Можно еще вспомнить чеховского «Человека в футляре», но зачем? Все это не имеет к Боярскому вообще никакого отношения.

Да, шляпа это атрибут, форма одежды парадная. Счастливо найденная однажды иллюзия вечной молодости. Михаил Сергеевич снимает головной убор только в Кремле, когда президент награждает артиста очередным орденом.

А что под шляпой — вот главное. Если бы у Боярского ее не было, мы бы видели стареющего мушкетера его величества, седого и уже не очень волосатого. Нам это надо?

Шляпа — маска, роль, вера в предлагаемые обстоятельства. Надел ее — и ты в домике: «Коня мне, коня, тысяча чертей!»

А что на самом деле? Как прорваться в эту бессмертную душу, отделить зерна от плевел, шляпу от головы, от сердца.

Дело в шляпе? Она грим, только и всего. Верники проникли в этого человека, у них получается.

Что для этого надо? Любовь к собеседнику, интерес, ум, знание бэкграунда, психологическая сложность. Только и всего.

Вы знаете, что такое обаяние ума? Не обязательно высший интеллект, искусственный интеллект, семь пядей во лбу. Просто когда ты сидишь напротив человека и получаешь кайф от каждого его ответа. Испытываешь радость, благодарность, и душа твоя поет. Вот что такое общение.

У меня в свое время такой катарсис возник с Михаилом Сергеевичем в процессе разговора в маленькой гостинице на окраине Москвы, где он остановился на два дня, приехал перекантоваться для записи в «Останкино» очередной музыкальной программы.

«Где вы видели умных артистов?» — говорил мне один очень известный в прошлом телеведущий, мой добрый сосед, замечательный человек. Видел, да еще как. И это не только Сергей Юрский и Алла Демидова. Имя им легион. Но, как говорил покойный генерал Лебедь: «Глупость — это такой ум». А не очень умного видел лишь одного, правда, Космос? «Ведь ты у нас самый недалекий» («Ирония судьбы»).

И тут Боярский особенный, у Верников я опять это ощутил. Его убийственная по отношению к себе самоирония (что присуще только очень умному человеку) — не кокетство, не понты. Он действительно унижается до невозможности. «Что я, кто я, вот Терехова, Фрейндлих, Дуров — это да, а я…», «Я артист для мускулов, заставить плакать сердца я не могу». «Вы для радости», — не соглашается Игорь Верник. Боярский в ответ: «Не верю», прямо как Станиславский.

В этом юродстве и есть величие Боярского. Потому что он трезв, практичен и прагматичен («Что такое романтика, я до сих пор не понимаю»), жесток по отношению к себе, любимому. Ведь если вспомнить, сколько он доставил самых реальных часов счастья (да, и не только женщинам) своими ролями («Старший сын», «Собака на сене», «Соломенная шляпка», «Мушкетеры», конечно, «Новогодние приключения Маши и Вити» — «Я не люблю тянуть хвоста за кот»). Это только самые любимые.

Да, он закрыт и говорит о себе, что может и хочет. Но как! В эту щелочку проскальзывает столько ума и таланта, дай боже. Будто бы он до сих пор мнит себя мальчишкой, юнцом зеленым, которому так повезло оказаться в святая святых, высоком искусстве. Он все еще учится, он в поиске, он ищет, хотя казалось бы… Он близко видел, как на театре играли Николай Симонов и Николай Черкасов, ему есть с чем сравнивать, он всему знает цену.

Боярский умеет будто бы выйти из собственного образа и посмотреть на себя, на все свои художества, на жизнь со стороны. И тогда нам всем (и ему самому в первую очередь) мало не покажется. «Я — злобный карлик», — продолжает он лепить из себя горбатого («А теперь Горбатый!»). Эх, побольше нам таких «злобных карликов», да где их возьмешь. Боярский — он такой один, в единственном числе. Другого не будет.

БОЛЬШАЯ РАЗНИЦА

По «Культуре» показали «Забытое кино», так рубрика называется. Сначала «Собака Баскервилей» от 1971 года, потом «Сослуживцы» (1973). Это как в «Зимнем вечере в Гаграх» Ширвиндт, помните: «Начинаем нашу программу «Забытые имена». Дайте пленочку, пожалуйста».

В «Собаке Баскервилей» заняты прекрасные артисты: Холмс — Николай Волков, Ватсон — Лев Круглый, а еще Анатолий Адоскин, Олег Шкловский, Александр Кайдановский, Екатерина Градова, Григорий Лямпе… Потом фильм перестали показывать, оттого что Круглый эмигрировал за границу. Ну, было такое. Сейчас опять показали. Лучше бы не показывали. Потому что в 1981 году Игорь Масленников снял ту самую «Собаку» с Ливановым, Соломиным, Михалковым, Крючковой, Адабашьяном, Риной Зелёной, Демидовой, Стебловым, Янковским, Купченко, Брондуковым, Мартинсоном и божественной, британской до трепета музыкой Владимира Дашкевича — и всё, предыдущую версию можно не смотреть, забыть как дурной сон.

А вот «Сослуживцы». Вы поняли, что это было? Авторы сценария — Рязанов и Брагинский. Ну, дошло?

Правильно, «Служебный роман». Через 4 года Эльдар Александрович решил уже сам поставить фильм, «делай как я», и получился шедевр. Причем чем дальше, тем вкуснее.

А то, что нам показали… Это тихий ужас. Персонажи произносят абсолютно те же сакраментальные фразы — и про Бубликова, который умер, и про «нашу мымру», и «здравствуйте, Прокофья Людмиловна», и про «легонькую промышленность»… А включаешь — не работает. Скучно, девушки. Аж жуть.

Вот что такое истинная режиссура, блистательные артисты, музыка Андрея Петрова, преобразившая всё. И вот только тогда наступает чудо, и нет больше никаких «Сослуживцев», а есть великолепный «Служебный роман» и неповторимый Эльдар Рязанов своего лучшего времени, вдохнувший в собственную с Брагинским пьесу жизнь, и сказка сразу стала былью. Вот такое преображение. Почувствуйте разницу.