Врач, выносившая диагноз подменному ребёнку рассказала, что ее подставили

Напомним, в один из судов Москвы были представлены медицинские документы и результаты исследований по факту осмотра 16-летней Карины (имя изменено) в частной клинике в подмосковном Одинцово. Девочка лично опровергла данные факты, заявив, что на приёме у врача не была — это заявление было заверено у нотариуса. Тогда представивший документы адвокат сообщил, что ребёнка могли вовлечь в некую преступную деятельность, и в одном из столичных отделов Следственного комитета была назначена доследственная проверка. Девочку вызвали по повестке, и она с мамой приехала в СК, где подтвердила, что у врача не была. Там же им были продемонстрированы материалы проверки, где был протокол опроса врача Ольги Г. Она рассказала, что приём всё-таки был, и подтвердила диагноз Карины. После этого мама ребёнка обратилась к частному детективу, который выяснил, что на приёме был другой ребёнок, а доктора следователь не опрашивал.

— Ольга Владимировна, расскажите, пожалуйста: что случилось на самом деле?

— Ко мне приводили девочку почти год назад (в ноябре 2024 года. — Прим. авт.). Но девочку, которая приезжала ко мне последний раз (несколько дней назад, речь о настоящей Карине. — Прим. авт.) с паспортом и мамой, я точно раньше не видела. Была совершенно другая девочка. Я не хочу лжесвидетельствовать. То, что у меня осталось в воспоминаниях: девочка бледненькая, невысокого роста, дрожащая, с короткой стрижкой каре, с белыми волосами. Мне она показалась какой-то запуганной, но мне и говорили, что есть конфликт мамы с папой, что мама тиран и не разрешает ей с папой выезжать за границу.

— Кто вам это сказал?

— Мне позвонил доктор — моя коллега-невролог. Описала ситуацию. Попросила принять девочку. Я согласилась.

— Как проходил приём?

— Приехал мужчина и девочка, которую я описала.

— Вы проверяли их документы? Кем приходился сопровождающий?

— Документы детей мы не смотрим. Мужчина назвался то ли адвокатом, то ли представителем папы девочки. На ресепшене он должен был поставить подпись в листе согласия на осмотр ребёнка. Там же должны были проверить его паспорт. Девочка представилась (называет настоящие данные Карины, а также место учебы и жительства. — Прим. авт.). С её слов я отразила их в справке.

— А диагнозы? Вам говорили, какие нужно написать в документах? Ведь по ним были проведены исследования, где были сделаны выводы, мягко говоря, не в пользу психического здоровья ребёнка…

— Знаете, я не могу писать то, чего не хочу. И меня никто не заставит это сделать.

— То есть вы реально диагностировали расстройства у «подменной пациентки»? Как вообще проходил приём?

— Девочка сказала, что хочет жить с папой. Выглядела зажатой, запуганной. Даже нервной. У неё был насморк, сбивчивая речь, она сидела как на иголках и постоянно вертелась. Поэтому я поставила ей... (называет диагноз. — Прим. авт.). Моя рекомендация — санаторно-курортное лечение. В справке все написано. И эта девочка (речь о настоящей Карине. — Прим. авт.), что была на приёме несколько дней назад — это совершенно не эта девочка (чьими данными первая представилась). Это степенная, вдумчивая, статная, высокая, очень яркая, я бы ее запомнила.

— Что было потом?

— Сначала мне позвонил адвокат. Сказал, что мне позвонят из Следственного комитета и будут интересоваться приёмом. Просил сказать, что приём был, была Карина (называет настоящее имя). Но приём действительно был, и я, конечно же, это подтвердила.

— Ездили в Следственный комитет?

— Нет! Мне позвонили из Следственного комитета, помощник следователя София опросила меня.

— Но в протоколе опроса указано, что опрос проводился в служебном кабинете следователя.

— Нет, меня там не было.

— Что вам сказали по телефону?

— Сказали, что продолжается дело раздела по поводу ребёнка. Что опрашивают меня по телефону. Спросили мои данные, я назвала ФИО. Попросили прислать фото паспорта, но кто-то из пациентов мне сказал, что по телефону опасно такие вещи отправлять, и я не стала. Просто продиктовала серию и номер паспорта.

Но я была уверена, что ребёнка этого видела, и девочка мне говорила, что она хочет жить с папой, что у них хорошие отношения…

А тут реальный ребёнок сказал, что она никогда меня не видела, на приём ко мне не приходила и она с папой жить не хочет (Плачет.).

— Как вы отреагировали?

— Понятно, что это конфликт отца и матери. Но 16 лет — это возраст согласия, девочка сама может выбирать, с кем из родителей ей жить. Нельзя ребёнка сделать разменной монетой.

— Есть протокол, там стоит подпись. Это ваша рука?

— Моя.

— Каким образом вы расписались в протоколе?

— Ко мне на следующий день направили курьера. Мальчик, молодой человек, приехал в детскую поликлинику, где я принимаю в Москве. Он зашёл ко мне в кабинет, протянул протокол, я поставила подпись и передала обратно.

— Курьер вам предъявлял какие-то документы? Как он представился?

— Никак не представился и ничего не предъявлял, кроме протокола.

— После того как вы узнали, что вас так использовали, вы какие-то меры предпринимали?

— Я позвонила коллеге, которая хлопотала, чтобы приём состоялся. Говорю ей: «Вы девочку видели сами? Передо мной сидит подросток с паспортом, реальная девочка, которая говорит, что не была у меня в ноябре на приёме».

— Как коллега объяснилась?

— Ничего не объяснила, стала кричать, чтобы я не разговаривала с ней. А сейчас, кажется, она меня заблокировала. Получается, меня подставили.

Ситуацию мы попросили прокомментировать независимого юриста, адвоката Зарету Кятову.

«Налицо действия преступной группы, которая использовала в т.ч. несовершеннолетнего для реализации преступного умысла. Усматривается сразу два состава: вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступления и подделка документов в судебном деле, т.е. фальсификация доказательств, поскольку именно с целью изготовления поддельных медицинских документов для представления их в суд несовершеннолетняя вовлечена в преступление. Ответственность за такие деяния - вплоть до 10 лет лишения свободы».