Напомним, что утром в четверг, 3 июля, пациент поликлиники №8 в Иркутске пришел на прием с ножом и газовым баллончиком. Он пустил в дело оружие и тяжело ранил заместителя главного врача и секретаря. Они находятся в реанимации. При задержании агрессор заявил, что шел убивать главу поликлиники, потому что его лишили права на жизнь по Конституции и по Конвенции ООН о правах инвалидов. Медперсонал утверждает, что от мужчины неоднократно поступали угрозы в адрес врачей и что нападение не первое: человека уже приходилось госпитализировать в принудительном порядке и вызывать группу захвата.
Как стало известно, нападавший в 1980-е учился в авиационном техникуме Иркутска. Давно покинутая страничка в социальной сети пестрит репостами рецептов различных блюд, также преступник увлекался творчеством музыкальной группы Modern Talking. На текущий момент по факту случившегося возбуждено уголовное дело о покушении на убийство двух и более лиц. Мнения иркутчан разделились: одни призывают к максимально суровому наказанию виновника кровавой бани, другие убеждены, что человека довела до отчаянного состояния некачественная медицина в учреждении.
«МК» обсудил инцидент с психиатром Виктором Ханыковым. Специалист имеет стаж работы 40 лет в сфере лечения душевных недугов.
– Виктор Владимирович, может ли случившееся быть результатом неправильного лечения? Или побочным эффектом каких-либо препаратов?
– Сейчас существуют стандарты лечения разных психических заболеваний и душевных расстройств. И лечащий врач обязан придерживаться этих стандартов. Понятно, что стандарт не может быть универсальным и охватывать все случаи. С первого и даже со второго раза подобрать для человека эффективную терапию получается далеко не всегда, это очень индивидуально. А чтобы оценить ее эффективность, нужно не менее трех недель наблюдения. Поэтому, с одной стороны, случившееся действительно может быть результатом неправильно подобранной терапии, если такое состояние пациента наблюдалось на протяжении длительного срока. С другой, в определенном проценте случаев пациенты, точнее, их расстройства просто резистентны к любому лечению, и тогда трудно оценить, насколько врачи внимательно к этому подходили, насколько оперативно меняли терапию по ходу агрессивного поведения пациента. И без подробного анализа нельзя сделать объективных выводов о компетентности или некомпетентности.
Что касается неправильно подобранных препаратов и побочных эффектов от них, иногда такое тоже бывает. Да, есть такие побочные эффекты у антидепрессантов, когда при длительном лечении, например, депрессии человек может перейти в состояние «гневливой мании». И опять же здесь нужно вовремя улавливать этот переход и, соответственно, тормозить состояние, менять терапию и так далее. Но для более четкого ответа на вопрос нужно больше информации. Просто по описанию я не могу судить о диагнозе.
– Далеко не все люди с психическими расстройствами опасны для общества. Наверное, есть какие-то определенные паттерны у людей с повышенным риском причинить другим вред. Когда человек находится в зоне повышенного риска, и за ним требуется особенно пристальное внимание?
– Конечно, это в первую очередь больные тяжелыми заболеваниями, такими как шизофрения с бредом преследования. Но здесь опять-таки нужен комплексный подход. Допустим, с тем же бредом преследования один пациент пойдет в полицию и будет просить о помощи: «Спасите меня от преследователя». Другой пациент, может быть, побежит к врачу, а третий затаится. Изначальные черты личности, у которой возникает бред, влияют на то, как человек реагирует на этот бред. И если человек сам по себе вспыльчив, злопамятен и так далее, это же не всегда патология. Конечно, люди, проявлявшие те или иные агрессивные тенденции еще до психического заболевания, могут быть в зоне риска при ряде диагнозов. Человек может быть склонен к агрессии, может накопить аффект, а может просто сам по себе быть подонком, которому нравится причинять боль другим, который самоутверждается через агрессию.
Иногда считается, что если человек открыто говорит: «Я вас убью» и так далее, то он точно этого не сделает. Но когда мы говорим о психических расстройствах, это не совсем так, и стоит насторожиться. В каких-то случаях это могут быть те или иные поведенческие паттерны, говорящие о напряженности во взаимоотношениях с миром и с людьми и о враждебности, проявляющиеся в явной закрытости, недоверии, настороженности пациента при явном стремлении показать на словах, что «всё нормально». Но тут уже нужно как-то стремиться выяснить более подробно, что там у него происходит, и принять соответствующие меры. Но, повторюсь, иногда непросто это сделать, потому что бывают импульсивные поступки. Вроде бы до этого ничего подобного не было, но вдруг на фоне какого-то патологического переживания либо мощного аффекта он может неожиданно разрядиться через агрессию.
– Существуют ли механизмы, которые в современной психиатрии определяют, насколько тот или иной человек опасен, если он ещё пока что не совершил ничего противоправного?
– Это действительно тревожная тема, с которой часто сталкиваются специалисты. Здесь, как маятник, все качается то в одну, то в другую сторону. То человека можно было надолго просто по навету изолировать, то нельзя было госпитализировать, даже если он откровенно невменяемый. За свою практику в течение длительного времени я сталкивался с тем, что пока человек не совершил реальный акт агрессии или неудавшийся суицид, то есть пока он не стоит на подоконнике или не кидается с ножом, то госпитализировать его весьма сложно. Поэтому я считаю, что здесь должно быть более четкое и более жесткое законодательство в плане необходимости госпитализации людей с психическим острым расстройством, даже если на данный момент они не угрожают обществу. Оставить такого человека без медицинского вмешательства – значит позволить болезни и дальше разрушать его личность.
Обсудить