Названы меры, гарантирующие россиянам реальный, а не заниженный прожиточный минимум

Эта всеобъемлющая задача означает воссоздание (а во многом, с учетом преобразования общества информационными технологиями, и создание заново) качественно нового для нынешнего поколения чиновников хозяйственного, а значит, и политического механизма.

Задачу предстоит решать (хотя государство пока не смеет ее даже поставить) в непредсказуемых внешних условиях. Мы не умеем прогнозировать даже уже наступившую часть будущего: распад единых мировых рынков, срыв в глобальную депрессию (с утратой части становящихся слишком сложными технологий), миграционный потоп и надрыночные механизмы регулирования жизни (основанные на искусственном интеллекте, реализующем себя через цифровые экосистемы).

Но непредсказуемое будущее не отменяет механизмов и закономерностей прошлого так же, как рыночное экономическое принуждение не отменило дорыночного насилия, а Лобачевский — Эвклида.

Поэтому нормализация экономики в не представимых пока в полной мере новых условиях все равно требует реализации азбучных истин, осознанных еще при создании промышленного мира.

Прежде всего, раз ключевой движущей силой хозяйства является капитал, он должен служить России, а не странам (в том числе пытающимся нас уничтожить), в которые он сломя голову бежит сегодня. Для этого надо запретить его вывод (кроме нужных России производительных инвестиций и авансирования импорта), включая обналичивание крупных сумм как «внутреннюю эмиграцию» в невидимые власти и потому криминогенные сферы.

Это станет страшным испытанием для государства, так как запертый им в стране капитал потребует от него приемлемых условий инвестирования. Поскольку сегодняшние «правила жизни» означают уничтожение большинства капиталов, эти требования будут диктоваться в прямом смысле слова угрозой смерти, то есть будут яростными, отчаянными и не сдерживаемыми никакими рамками, включая законы.

Для направления энергии капитала в созидательное русло надо прежде всего переориентировать его с разрушительных для страны финансовых спекуляций на производительные инвестиции. Заманчивость первых вынуждает ограничить их, как делали все ставшие развитыми крупные страны по достижении нынешнего российского уровня зрелости финансовой системы. Кто игнорировал эту необходимость (как богатые и развитые страны Южной Америки), просто лишал себя шансов на прогресс, так как капитал уходил из реального сектора в более привлекательные для него, но убивающие страну финансовые спекуляции. Поэтому Западная Европа ограничивала их до 80-х, США до 1999-го, Япония до 2000 года, а Индия и Китай делают это и сейчас. Наиболее элегантен японский механизм: вложения участников финансовых рынков в спекулятивные инструменты могут быть любыми, но только после инвестирования в реальный сектор (включая займы населению и государству) впятеро большей суммы.

Чтобы капиталу было выгодно вкладываться в реальный сектор вне заведомо ограниченных государственных льгот, нужна налогово-таможенная революция, разворачивающая на 180 градусов все стимулирование экономики.

Фискальная нагрузка должна быть снята с внутреннего производства добавленной стоимости и перенесена на подакцизные товары и импорт, конкурирующие со становящимися на ноги российскими производствами.

Она должна стимулировать производительные инвестиции вместо непроизводительного потребления (как сейчас), то есть быть прогрессивной в части потребления, чтобы у бедных не было причин работать «в тени», а богатые вкладывали в заводы, а не в замки.

Разумный протекционизм создаст для этого все условия: само наличие производственного плана у частного инвестора должно вести к выделению государством таможенной квоты, обеспечивающей инвестору растущую по мере увеличения производства долю на внутреннем рынке, защищенную от внешней конкуренции. Разумеется, если инвестор не выполнит свои обязательства перед государством, он должен быть наказан.

Накопленные богатства частных лиц следует облагать налогом на вмененный доход по опыту Швейцарии. Так государство устанавливает, что на содержание дорогого имущества (включая недвижимость) владелец может тратить не более четверти своего дохода, а стоимость этого содержания (текущий ремонт, уборка, страхование) определяется нормативно. Таким образом, доход собственника не может быть меньше увеличенного вчетверо нормативно установленных расходов на содержание его имущества. Если он декларирует меньшую сумму, он платит налог с незадекларированной части вмененного дохода и становится объектом расследования.

Перенос фискальной нагрузки на экспорт сырья будет невозможен, так как запирание капиталов в стране резко укрепит рубль (и снизит рентабельность экспорта). Укрепление рубля будет смягчено увеличением денежной эмиссии, заведомо обеспеченной остающейся в стране иностранной валютой, но физические и управленческие ограничения не дадут наращивать производство (а значит, и эмиссию) слишком быстро.

Поэтому следует ожидать укрепления рубля более чем на треть — до 60 руб./доллар. Это вынудит нынешних экспортеров сырья переориентироваться на его переработку — с понятным негодованием, но колоссальной пользой для страны.

Разумеется, либеральное понимание государства как ни во что не вмешивающегося «ночного сторожа с министерской зарплатой» в этой ситуации смоет экономику (еще до неминуемой обвальной девальвации) потоком подешевевшего импорта.

Поэтому государству придется крайне оперативно, по мере укрепления рубля, вводить гибкие защитные пошлины, изымающие в бюджет разницу между остающимися прежними ценами на внутреннем рынке и упавшей из-за укрепления рубля ценой импортера.

При этом ввозные пошлины должны защищать не только российское производство, но и власть народа России. Так, сейчас по пути из Ташкента в Москву фура помидоров дорожает в 5–7 раз, и критически значимая часть этих средств идет на обеспечение уже вполне ощутимой власти диаспор в России. Понятно, что государство обязано забирать основную часть этой сверхприбыли на нужды бюджета для развития нашего общества, а не разрушающих его сил, обеспечивая при этом ценовые возможности для удовлетворения 90% потребностей страны отечественными помидорами, в том числе тепличными.

В результате применения гибких ввозных пошлин, компенсирующих укрепление рубля, треть суммы современного импорта станет доходами не спекулянтов и перекупщиков всех мастей, а бюджета. Затем по мере развития собственных производств, замещающих импорт, поступления от этих пошлин снизятся, однако это снижение с лихвой компенсируется повышением налогов от внутреннего производства.

Естественно, это потребует восстановления рыночной экономики в форме проведения действенной антимонопольной политики. (Ведь рынок — это в целом эквивалентный обмен, и никак не сдерживаемый государством произвол монополий завышением цен делает этот обмен в целом неэквивалентным, даже не искажая, а попросту отменяя рынок.)

Антимонопольная служба должна стать аналогом КГБ в экономической сфере: получить право проверять структуру себестоимости любой фирмы по факту подозрения в злоупотреблении ею монопольным положением, а при резких колебаниях цен, как это было в безупречной Германии еще и в 90-е годы, сначала возвращать цены на место, а уже потом выяснять, что это было. (Ведь ущерб, нанесенный внерыночным искажением цен экономике в целом, может за долгие месяцы расследования стать критически значимым, не компенсируемым никакими штрафами.)

Описанные меры позволят реализовать наконец конституционное право граждан России на жизнь не на пустых словах, а на деле, гарантируя им прожиточный минимум, причем не многократно заниженный официально, а реальный. (Для понимания: минимальная пенсия в 2024 году, по оценкам, должна составлять 43,5 тыс. руб., причем государство, несмотря на все военные расходы, прямо сейчас располагает финансовыми возможностями ее выплаты.)

Понятно, что при ограничении произвола монополий увеличение доходов граждан резко повысит внутренний спрос, сделав его подлинным локомотивом развития России.

Поскольку экономика является целостным организмом, смена ее модели с воровства на созидание требует согласованного воздействия на ее ключевые сектора. Преобразование лишь отдельных ее элементов вызовет (как для человека, например, прием антибиотиков без защиты пищеварительного тракта) разрушение сложившейся системы без создания новой, то есть дестабилизацию вместо развития.

Это делает стратегическое планирование на базе межотраслевого баланса жизненно необходимым — и именно потому оно истерически отрицается одичалыми либералами во власти (по лекалам Вашингтонского консенсуса еще конца 80-х годов).