Алексей Улюкаев: «Сегодня в России оформилась экономика с явными чертами мобилизационной»

— Как можно охарактеризовать то состояние, в котором сегодня находится российская экономика? Что это: рецессия, стагнация, кризис, оживление, подъем?

— Я считаю, что это системная трансформация. Конечно, если взять определенные временные отрезки 2022 года, то можно говорить о рецессии — спаде, который продолжается более двух кварталов подряд. Или о подъеме в 2023 году, исходя из статистики. Но манипулирование этими понятиями малоинформативно. В содержательном же плане мы имеем дело именно с системной трансформацией. Это переход системы из одного состояния устойчивого равновесия в другое состояние устойчивого равновесия. Экономика становится двухконтурной, что всегда является признаком трансформационного перехода. Например, после Октябрьской революции 2017 года рыночную экономику сменила административная, но в начале 1920-х НЭП сосуществовал параллельно с государственным хозяйством. И это были два экономических контура.

Затем в конце 1980-х — начале 1990-х годов двухконтурная модель сложилась при переходе обратном — от административной экономики к рыночной. А сегодня в России оформилась экономика с явными чертами мобилизационной, и она определенным образом взаимодействует с той, что осталась в прежнем, гражданском формате.

Разрыв формулы Маркса

— Каковы основные особенности этой мобилизационной экономики, как именно она взаимодействует с гражданской сферой?

— Для гражданской характерны взаимосвязь между различными секторами и обмен результатами их деятельности. Традиционно, согласно марксистской терминологии, экономика делится на два сектора: производство средств производства и производство предметов потребления. Между ними происходит товарообмен. Например, из первого сектора во второй пришел трактор, с его помощью произвели картошку, которую купили за зарплату, полученную в первом секторе. А вот в случае с мобилизационной экономикой такого взаимообмена нет. Там в секторе, который весьма условно можно назвать производством средств производства, создаются специфические средства: танки, пушки, самолеты. Из гражданского сектора в военный товар поступает, отоваривание зарплаты идет. Военная же техника выходит за пределы классического экономического хозяйства и социальной сферы, используется вне их. И вот этот разрыв товарообмена между двумя секторами, гражданским и мобилизационным, является характерной чертой двухконтурной экономики. Следствием этого является дисбаланс спроса и предложения на рынке потребительских товаров и услуг: нет товарной массы, соответствующей доходам занятых в мобилизационном секторе. Это формирует дополнительное инфляционное давление.

— Это единственная ее черта или есть еще?

— Второй элемент двухконтурности — то, что происходит во внешней торговле и платежном балансе. В обычной рыночной экономике ситуацию определяет разница между экспортом и импортом товаров (сальдо внешнеторгового баланса, которое бывает положительным и отрицательным). Эта разница, которая у РФ традиционно была высокоположительной, покрывается соответствующим приростом валютных резервов бизнеса, населения и государства в лице Центробанк го баланса обслуживается именно последними, и эта часть постоянно растет. Это означает, что экспортер, который продал свою продукцию в Индию и получил оплату в тамошних рупиях, не может эту выручку нормальным образом вернуть в страну, чтобы ее обменять на рубли. А ему надо покрыть свои внутренние издержки, заплатить налоги, заплатить рабочим, приобрести необходимые сырье и материалы. Либо продать ее на валютном рынке импортеру, который предъявляет спрос на какие-то импортные товары. Таким образом, статистика платежного баланса должна вестись в двух разных контурах: отдельно учитывать торговлю за свободно конвертируемые валюты, отдельно — за другие валюты. Причем каждая из валют является обособленным сегментом, а не частью единого множества. То есть торговля за рупии и торговля за дирхамы ОАЭ точно так же не корреспондируются между собой, как торговля за рупии и торговля за доллары. Происходит разрыв классической формулы Маркса «товар — деньги — товар».

— И какая же польза бизнесу от всех этих, извините, заморочек?

— Индийские партнеры говорят: «Вы можете использовать рупии на своем банковском счете в Индии, чтобы инвестировать в нашу экономику». Однако история будет повторяться на каждом следующем переделе: допустим, вы вложили деньги в производство, получили товар, продали его, получили выручку в рупиях. А с ней ничего иного нельзя сделать, кроме как снова инвестировать. Получается такая многослойная инвестиционная матрешка, и на конце нет никакой мотивации. Конечно, из любой ситуации есть технические выходы, бизнес учится их находить; те же индийские рупии можно определенным образом превратить в рубли, даже в доллары и евро. Просто это будет стоить определенных денег. Речь идет о дополнительных транзакционных издержках, которые ухудшают условия ведения бизнеса.

Таким образом во внешнеторговой сфере формируется структурный дисбаланс валюты, получаемой по экспорту, и валюты, необходимой для оплаты импорта. Это провоцирует дополнительное девальвационное давление.

— Очевидно, эта двухконтурность сказывается и на отечественном рынке труда?

— Да, еще одно глобальное изменение касается рабочей силы. У нас за последние полтора года большое количество кадров релоцировалось, выехало за пределы юрисдикции РФ, чисто статистически оно замещено мигрантами из стран Центральной Азии. Но здесь нужна коррекция, поскольку кадры эти сильно отличаются друг от друга по своим параметрам: образованию, профессиональной квалификации, востребованности и так далее. По каждой категории необходимо вести отдельный учет, выделяя два этих контура: один соответствует требованиям экономики XXI века, второй — не вполне. Здесь возникает дисбаланс потребности в современных рабочих местах и возможности занять их соответствующими специалистами.

Для корректности и сопоставимости статистики следовало бы расчеты по ВВП, торговому и платежному балансу, трудовым ресурсам вести с учетом их двухконтурности.

Баланс приобретений и потерь

— Что потеряла российская экономика после февраля 2022 года и что приобрела? И чего больше: потерь или приобретений?

— Оценить соотношение не позволяет слишком короткая временная дистанция. Понятно, что есть потери. В частности, они касаются технологических аспектов: нарушен обмен технологиями в виде патентов, лицензий, ноу-хау, обмен интеллектуальным и производственным опытом, обмен товарами и услугами современных высоких технологий. Нарушены нормы, связанные с их обслуживанием, эксплуатацией. Потеряны соответствующие рынки для экспорта и импорта. Частично они замещены иными рынками, прежде всего через механизмы параллельного импорта. Но, как правило, любой аналог бывает ниже качеством, хуже по потребительским, эксплуатационным свойствам, чем исходный товар или услуга. Что касается приобретений... Наверное, любое импортозамещение это отчасти приобретение. Возникают новые рабочие места, улучшаются условия для отечественного производителя, что позволяет получать более высокий финансовый результат. Впрочем, этот результат всегда достигается за счет снижения конкурентоспособности. Вы выигрываете не благодаря низким издержкам и лучшему соотношению цены и качества, а потому что рынок зачищен от конкурентов. На коротком временном отрезке заметнее ваш выигрыш, а на длинной дистанции — проигрыш.

— Насколько эффективными оказались в итоге введенные против России санкции и в какой степени наша экономика приспособилась к новым для себя реалиям? Как вы оцениваете те антисанкционные меры, что предпринимают наши власти, насколько они адекватны текущим вызовам?

— Санкции ведь не новость в мировой истории. Они принимались и раньше и будут приниматься впредь. Это классическое противоборство меча и щита: первый ищет уязвимую точку, второй стремится закрыть все потенциальные уязвимости. В случае с Россией мы как раз видим и поиск этих болевых точек, и направления ударов, и выстраивание защиты. Я бы разделил эффекты от санкционного давления на краткосрочные и долгосрочные. Краткосрочные связаны, прежде всего, с изменениями в платежном балансе. То есть с замораживанием российских финансовых активов, с ограничениями на движение капитала, по экспорту-импорту, по платежам и расчетам.

В 2022 году эти санкции практически не работали: несмотря на реализованные Западом меры, торговый и платежный баланс оставался очень высоким, предложение валюты доминировало над спросом. Курс рубля к свободно конвертируемым валютам демонстрировал поразительную динамику, укрепившись к середине прошлого года до уровня в 51 за доллар и 55 за евро. Но уже зимой 2023-го, после того как вступили в силу ценовые потолки для российской нефти, нефтепродуктов и газа, соотношение импорта и экспорта резко изменилось не в пользу последнего. Этому способствовали и механизмы параллельного импорта, позволившие участникам внешнеторговой деятельности в целом адаптироваться к ограничениям по импорту. В результате сальдо платежного баланса сильно уменьшилось, а в контуре конвертируемых валют практически обнулилось. Все это в совокупности и привело к тому, что к концу этого лета курсы доллара и евро достигли трехзначных величин, превысив психологически значимую отметку 100 и ускорив инфляцию.

— И чем чревато такое развитие событий?

— Сегодня инфляция в годовом выражении составляет 5,84%, и нет сомнений, что к концу года она превысит уровень в 7%, а то и 8%. Ситуация вынуждает Банк России повышать ключевую ставку. За последние несколько месяцев это было сделано трижды: в июле до 8,5% годовых, в августе сразу до 12%, в сентябре до 13%. Нетрудно предположить, что это не последнее значение. Соответственно, возникают негативные последствия для кредитования, и для потребительского (которое сейчас во многом поддерживает платежеспособный спрос), и для производственного. Возникают проблемы и в экономической, и в социальной сферах. С другой стороны, торможение и замораживание технологических связей обернется в долгосрочной перспективе технологическим отставанием, которое будет нарастать год от года. Да, существует возможность адаптации к этим изменениям. Мы это знаем на примере таких стран, как Иран, значительно дольше, чем Россия, находящихся под санкционным бременем. Но, опять-таки, это всегда сопряжено с определенной платой, с издержками — снижением качественного технологического уровня производств. Эти последствия только сейчас начинают проявляться.

Рубль продолжит слабеть

— Как вы оцениваете ситуацию с валютным курсом, каков ваш прогноз по его динамике, какие факторы будут на нее влиять?

— Основной фактор — санкционный режим, который ведет к снижению стоимости российского экспорта, прежде всего нефтегазового. Поставки газа сократились кратно, причем в Европу (еще недавно основной наш рынок) — на порядок. В меньшей степени это касается нефти и нефтепродуктов, еще в меньшей степени — удобрений, которые не попали под санкции. Следующий момент: ситуация с платежами и расчетами, точнее с валютной выручкой, которую приходится очищать от малоликвидных компонентов. Плюс сохраняющийся отток капитала. В совокупности это создает серьезное давление на курс. Между тем курсообразование в России остается рыночным: Центральный Банк не прибегает к массированным валютным интервенциям, не придерживается цели по уровню курса рубля относительно других валют. Состоявшаяся летом фактическая девальвация (в обратную сторону ее уже не отыграть) улучшит условия для российских экспортеров и ухудшит для импортеров. Динамика платежного баланса удержится от перехода в отрицательные значения, но лишь на некоторое время. В принципе, пока на рынке будет не хватать свободно конвертируемой валюты, рубль продолжит слабеть.

— Какова вероятность, что Центробанк в какой-то момент сменит тактику и для поддержки рубля пойдет на жесткие регулятивные меры типа обязательной продажи валютной выручки экспортерами?

— Думаю, к классическим методам валютного регулирования Банк России прибегать не станет. Они были бы контрпродуктивны, поскольку, как правило, дают краткосрочный результат, который затем сменяется прямо противоположным эффектом. Допустим, вы ввели обязательную продажу валютной выручки в том или ином формате. В итоге на внутренний рынок поступит больше валюты, но у участников экспортно-импортных операций пропадет мотивация ее зарабатывать. Скорее речь пойдет о том, чтобы договариваться с экспортерами о продаже валютной выручки, воздержавшись от юридически оформленных требований.

— Среди экспертов сложились два полярных взгляда. Первый: все самое неприятное с нашей экономикой уже случилось в 2022 году, впредь она будет только восстанавливаться и подниматься. Второй: то, что было, это цветочки, а ягодки — главные испытания и проблемы — еще впереди. А вы как считаете?

— Здесь все зависит от временного горизонта. Если говорить о коротком периоде, правы сторонники первой позиции: мы же приспособились к новым обстоятельствам. Если о длительном — то второй. Экономику ждут дополнительные вызовы, связанные, в частности, с указанными выше дисбалансами. Сегодня российская экономика имеет два основных драйвера: во-первых, мобилизационный, когда спрос предъявляет ОПК, второй — потребительский спрос. Инвестиционный же спрос со стороны частного бизнеса и чистый экспорт, столкнувшийся с множеством преград, связанных с санкциями, эту роль играть не смогут. Потребительский спрос поддерживается довольно высокими темпами роста номинальных заработных плат, доходов и спецвыплат, связанных с СВО, а также потребительским кредитованием, в основном льготными его формами по ипотеке и автокредитам. Но это не очень устойчивая конструкция, о чем свидетельствует беспокойство ЦБ по поводу льготного кредитования, которое постепенно перерастает в ограничения.

— В какой степени оправдалась переориентация на новые рынки, на торговлю с Индией, Китаем, странами Латинской Америки?

— Речь идет о выборе под давлением обстоятельств непреодолимой силы. Если бы их не было, не было бы и такого разворота. При этом системная трансформация происходит слишком быстро, чтобы все участники успевали к ней адаптироваться. Процесс сопровождается потерями и издержками. Это большие дисконты при оплате нашего экспорта новым партнерам, это то, что называется currency mismatch: несоответствие валютной выручки экспортеров и того валютного ресурса, который требуется для осуществления импортных операций. Индия, Китай, Турция, другие партнеры России требуют для себя и скидок, и отсрочек платежей. Так что ситуация далека от благостной.

— Согласно проекту бюджета РФ на ближайшую трехлетку в 2024 году военные расходы вырастут с нынешних 6,4 трлн до 10,8 трлн рублей. Причины понятны, но каковы будут последствия для гражданских секторов экономики?

— Грубо говоря, конструкция бюджетных расходов состоит из четырех элементов: расходы военно-мобилизационного характера, социальные выплаты (пенсионные платежи, пособия), иные социальные расходы (прежде всего на образование и здравоохранение) и расходы на поддержание экономики. Понятно, что определение параметров первого компонента не в компетенции Министерства финансов. Это привнесенное политическим руководством страны требование.

Все остальное определяется по остаточному принципу и имеет разную степень защищенности. Здесь приоритет отдается социальным выплатам: пенсиям и пособиям. Существует законодательное требование по индексации этих параметров, которое беспрекословно выполняется. И хотя доля военных трат в бюджете впервые превысила долю социальных, последние растут и будут расти дальше. А вот другие два компонента не являются защищенными в той же мере. И мы видим, что уже сейчас происходит сокращение расходов и на образование, и на здравоохранение. Что касается расходов по статье «Национальная экономика», их сокращение обусловлено не только бюджетной необходимостью, но и тем, что правительство опасается перегрева рынков, роста неплатежей по обслуживанию кредитов, дестабилизации финансовой системы.

— Что сейчас происходит и что будет происходить с доходами и качеством жизни россиян?

— Нас ждет довольно длительный период высокой инфляции: 7–10% в год. Тем не менее система индексаций заработных плат и социальных пособий будет работать. А значит, и номинальные (без учета инфляции), и реальные располагаемые доходы населения продолжат расти: первые — довольно заметно, вторые — очень небольшими темпами. При этом существенно изменится потребительский рынок как таковой. Будут происходить дальнейшее упрощение и ухудшение соотношения цена-качество представленных на нем товаров и услуг, даже при статистически фиксируемом росте доходов.