Дом-музей К.С.Станиславского и недавно открытая после реконструкции Музей-квартира Вл.И.Немировича-Данченко — не просто музеи, не просто жилища великих. В них царит дух театра — здесь проходили репетиции, рождались идеи, разрабатывались постановки. В общем, работа не прекращалась ни на минуту. Отцы-основатели Художественного театра были не из тех, кто оставляет работу за порогом дома. Фотограф Егор Заика, вооружившись своим главным оружием — камерой, исследует театр как особую форму памяти через призму домов великих режиссеров. Театр-то с вешалки только начинается, но заканчивается ли он? Ответ очевиден.
Выставка — результат «интервенции» фотографа в музеи в разное время суток. То утренний свет нужен, то закатный… По воспоминаниям самого Егора Заики, именно на «поимку нужного момента в кадре ушло больше всего времени»: «Я ловил «золотой час» и луч, который опустится на любимую кружку Константина Станиславского или на его любимое кресло, — делится автор. — Через вещи, интерьеры я хотел рассказать не столько о самих вещах, сколько о людях, которые жили и творили в этих местах, формируя Московский художественный театр».
Идея выставки — фантазия о том, как бы легендарные владельцы двух домов видели свое жилище… Вот спальня Константина Сергеевича, освещенная явно утренним солнцем, — представляем, как режиссер проснулся, аккуратно застелил постель, привел себя в порядок и, прежде чем уйти в театр, оглянулся на свою уютную комнатку… Кстати, на многих фотоработах Заики из Дома Станиславского присутствует и сам Великий — на портретах и бюстах, которые сейчас украшают стены музея, с одной стороны, а с другой стороны, напоминают, что режиссер здесь жил, живет и будет жить и вечно наблюдать за нами. Взгляд Константина Сергеевича с фотографий замечаешь не сразу, но точно ощущаешь, что за тобой кто-то пристально, внимательно следит…
Спальня Немировича-Данченко показана иначе: если представить, что объектив — глаза режиссера, то мы видим, как он проснулся, сел на край кровати, и первая, о ком он думает, — супруга, чей бюст висит над изголовьем его кровати. Екатерина Николаевна ушла из жизни раньше мужа, и Владимир Иванович после ее смерти заказал скульптору Ивану Шадру не только надгробие для нее, но и гипсовую копию, которую разместил в спальне.
Фотограф показывает нам предметы с неожиданных ракурсов, с которых нам, посетителям музеев, вряд ли придет в голову взглянуть. И тут снова разыгрывается фантазия: «А что, если бы я был Станиславским?..» Кресло, например, художник снимает снизу, а в воображении картинка: продуктивное утро режиссера, он, держа в руках сценарий будущей постановки, ходит по комнате, делает пометы, как вдруг карандаш выпадает из рук. Константин Сергеевич нагибается, чтобы поднять, и замечает: а креслице-то не новое, потерлось… Эх! Ну и что, зато удобное и любимое…
Мелкие и на первый взгляд малозначительные предметы становятся крупными, яркими и выразительными. Например, фигурка богини Деметры, возле которой на контрасте — забавная игрушка-собачка ручной работы, с любовью сшитая супругой Владимира Ивановича Немировича-Данченко. И фигура режиссера воспринимается совсем иначе: он не только Великий театральный деятель, чье имя принято произносить с благоговением, но и любящий муж, который бережно хранит все, что связано с горячо любимой им супругой. Так, в объективе фотографа сошлось все — от рабоче-деловых моментов — письменный стол Немировича-Данченко, элегантный интерьер Онегинского зала в доме Станиславского, — до теплых домашних деталей.
Обсудить