Владимир Девятов в канун юбилея рассказал о творчестве, любви, детях и внуках

— Владимир, вы начинали свой творческий путь в музыке с рок-н-ролла?

— Я учился в Москве, в 249-й школе, в районе станции Лихоборы. Нам было по 14–15 лет, мы сформировали с друзьями Владимиром Стрельниковым, Валерием Лосевым и с моим братом Михаилом коллектив и начали петь модную тогда музыку, которую слушали через шипящие радиоприемники: «Битлз», «Роллинг Стоунз», «Дип Перпл». До сих пор всех этих исполнителей я очень люблю.

— Но после школы вы выбрали другую профессиональную стезю?

— Тогда на «Бауманской», в Бригадирском переулке, находилась Военная академия химзащиты. Я там после 10-го класса шесть лет был курсантом. Поступил на специальный промышленный факультет, который был сформирован по договоренности между Министерством обороны и Минхимпромышленности, он готовил специалистов в области военной химии.

Но у нас был клуб в академии, и мы с ребятами сформировали ансамбль «Старый арсенал». Нас поддержало руководство, купили нам — из Германии привезли! — настоящие музыкальные инструменты. А все потому, что наш факультет окончил министр внешней торговли Патоличев, оттого у нас такая элитарная атмосфера была в этом клубе. Мы репетировали и выступали на всевозможных мероприятиях, в том числе и рок-музыку играли. А в этом же клубе репетировали тогда Жанна Бичевская, Юрий Антонов. Они пели народные песни, в современных на тот период обработках, а мы стояли и слушали. И очень завидовали этим ребятам, потому что у них было все профессионально, они на гастроли ездили. И я в итоге тоже стал петь солистом народные песни под гитару. И однажды попал в одну компанию с Володей Винокуром. Он подходит: «Что-то я тебя не вижу. Ты где? В Росконцерте?» Я говорю: «Нет... Я закончил химзащиту, работаю в «почтовом ящике 51:23» на шоссе Энтузиастов председателем профкома». А я тогда работал в огромной организации, где было 8000 членов профсоюза. Он говорит: «Ты дурак. Иди учись. Приезжай ко мне послезавтра на базу». Я приехал, а там Левон Оганезов, он тогда с ним работал. Они меня пощупали: Левон говорит: «Тебе надо учиться! Иди на кафедру народного пения в Академию музыки имени Гнесиных». И я пришел туда под гитару народные песни петь. В итоге меня послушала Людмила Васильевна Шамина, у которой потом, кстати, моя дочь Марина училась. И сказала: «Я его возьму, потому что он мужик. А у меня одни девки».

— После окончания Гнесинки вы уже вышли на сцену как народник?

— Я работал с Георгием Гараняном, мы записали целый альбом вместе с его коллективом в Краснодаре. Это такая советская джазовая обработка народной в том числе музыки. Я 7 лет отработал тенором в театре «Новая опера» Евгения Владимировича Колобова. И я ищу какие-то варианты, когда народная музыка переплетается в том числе и с рок-музыкой, и с классической музыкой, и с джазовыми обработками. Так что в своем творчестве я допускаю микс. Но вообще народная музыка, и песни, и танец всегда существовали в деревнях. Это деревенская культура, которая на протяжении тысячелетий существовала в быту. Эта крестьянская, бытовая деревенская музыка, которая в итоге пришла в города.

— Артист, который сегодня работает в стиле народной песни, способен себя прокормить?

— Да, и неплохо способен. Отличие от попсы в том, что народники — они длинные. То есть начиная с 18 лет и до 65, до 70 и даже до 80 лет они на сцене. Потому что этот жанр не сильно изменяется. Он не подвержен влиянию моды, во всяком случае, не так сильно, как, например, поп-музыка или массовая культура. Когда, например, вчера слушали рок, а сегодня читают рэп, а вот завтра будет что-то другое. И исполнители в этом деле лавируют, это их бизнес.

А народная музыка — это длинная такая песня, артисты этого жанра, которые становятся популярными, нравятся зрителям, они приходят надолго. Скажем, моя дочь Марина Девятова, у нее 20–25 концертов ежемесячно. Я ни в коем случае не рекламирую ее, кроме нее есть и Варвара, и группа «Садко», и другие, и все они ездят по регионам и собирает залы. И кормятся нормально. Сказать, что мы бедствуем, — это абсолютно неправда. У народников смесь творчества и коммерции на длинную дистанцию. Мы длинные бегуны. В отличие от попсы.

— А вы как-то влияли на выбор дочери?

— Это само собой происходило. Мы с моим первым коллективом, который назывался «Русские напевы», репетировали у меня дома. Марина росла, а мы в соседней комнате под балалайки и гитары, под баяны и другие народные инструменты пели народные песни. И хотя я слушал также и рок-музыку, Марина все равно много слышала народного творчества. Конечно, это оказывало на нее влияние. Она музыкальную школу окончила как хоровик-дирижер, потом, как любой ребенок, взбрыкнула: надоела мне эта музыка! Пошла попробовала поработать. В торговлю, в «Рамстор». Два дня отработала, сказала: нет, не мое. Я говорю: давай тогда мы сделаем так — вот я тебя сейчас отвезу к лучшим педагогам в стране, которые готовят народниц, эстрадных певиц, оперных певиц. Так и сделали. И все они сказали, что сурдинка у нее народная. А Шамина, профессор по народному пению, говорит: «Я готова ее взять». И тогда Марина пошла в колледж, тогда он назывался имени Шнитке, и окончила его с красным дипломом. Там нашла себе коллег, они стали делать такой клубный вариант, она стала петь народные песни очень аутентично.

— Вы влияли на ее решения?

— В творческое воспитание не вмешивался сильно. У меня сейчас, кстати, похожая ситуация, младшему сыну 16 лет, и он учится в музыкальном училище, тоже на отделении народного творчества. Я не хочу его насиловать, он должен сам сформировать свой продукт, с которым будет выходить на сцену. Так же и с Мариной: насилия не было, помощь — да! Я, скажем, прекрасно понимаю: чтобы стать всероссийски известным, нужна современная технология. Это продюсер, пиар, современная обработка, музыкальная, сценическая форма, видеоформа и так далее. Я договорился тогда с Фридляндом и Брейтбургом. Эти люди организовали Марине бизнес-проект с привязкой к народнице, она туда влезла. Они из дочери сделали известного человека, а Бог дал ей талант. Сейчас уже она заслуженная артистка.

— Вы для Марины по-прежнему авторитет?

— Я опытнее, это не значит, что лучше или хуже, но я с 82-го года занимаюсь этим профессиональным направлением. Я знаю ситуацию, рынок, людей, уровень, понимаю, чего и где не хватает. У Марины есть прекрасные вещи, очень хорошего уровня, но есть и какие-то маленькие недоработки. Я пытаюсь как-то влиять, но мягко. Я думаю, она прислушивается.

— Вы человек любвеобильный, у вас было несколько браков, никак не могли встретить свой идеал женщины?

— Четыре было брака. Но я до Максима Дунаевского еще не добежал.

— Планируете до максимума дойти?

— Нет, хватит, всё, я уже завязал.

— То есть последний брак у вас идеальный?

— Идеальный, и он будет последним, потому что мы вместе с Лизой живем уже 18 лет, у нас двое детей: Машка и Ванька. Семья полноценная, она меня вполне удовлетворяет, да и Елизавету тоже. У нас нет никаких серьезных внутренних противоречий, хотя, как говорил, царство небесное, мой батя: «Семья без противоречия — это уродство». Значит, есть какие-то вещи, но они не катастрофического характера. Я бы, например, хотел, чтобы она меньше работала, потому что я вижу, что человек устает. Мне ее жалко.

— У вас большая разница в возрасте с супругой?

— 28 лет.

— Это хорошая разница для брака?

— Для меня да, мне это нравится. Я Лизу очень люблю. Она серьезный человек, и, несмотря на то что у нас большая разница в возрасте, мы как-то притерлись, у нас нет серьезных противоречий.

— Она влюбилась или вы в нее?

— Я ее выбрал, хотя случайно получилось. Она работала у меня в коллективе артисткой балета года три-четыре. Я вообще никаким образом внимания на нее не обращал. А потом как-то раз и искорка какая-то пробежала. Ну, все равно никаких поползновений с моей стороны не было. А началось все с пиара. Она окончила институт, сейчас это Университет культуры, как пиарщица, хотя и танцевала, будучи профессиональной артисткой балета. Но окончила на перспективу. Пришла ко мне, говорит: «Владимир Сергеевич, я ухожу». А она была лучшая артистка балета, ее Бог, как говорят, поцеловал. Я спрашиваю: «Куда вы собираетесь?» Мы тогда на «вы» были. Она говорит: «В нефтяную компанию меня берут». Я тогда возразил: «Да мне самому пиарщик нужен!» И она стала заниматься моими делами, что очень грамотно, кстати, умеет делать. Мы начали ездить вместе туда, сюда, болтали, общались. И я понял, хотя ей было тогда 22 года, а мне 50 лет, что это человек, который мыслит совершенно по-взрослому. Ну и все потом произошло.

— Но вы были на тот момент женатым человеком?

— Я честно признался своей тогдашней третьей супруге, что не могу удержать семью, и мы разошлись. Тут проблема еще вот в чем. Мои вторая и третья жены не могли иметь детей или не хотели, я не знаю точно, я не врач. А я считаю, что семья — это, как написано, союз мужчины и женщины, созданный по любви для воспитания детей. И вот без детей я не вижу семьи. Это может быть коммерческий интерес или какой-то другой, но это не семья. Семья — это дети. Поэтому у нас двое детей, и мы их растим.

— Почему Лиза выбрала вас?

— Я не знаю. Мои родители тогда еще были живы. Мама с ней поговорила: «Зачем тебе это надо?» Лиза сказала: «Я приняла такое решение». Почему — не знаю. Но у нас все хорошо.

— У супруги в семье есть право голоса или априори вы все знаете лучше?

— Я, может быть, и знаю что-то лучше, но все равно с ней советуюсь. Есть женщины от Бога. Вот она — такая женщина, она чувствует каким-то своим женским чутьем, которое я объяснить не могу. И для меня ее мнение важно.

— Вы же еще и дедушка, есть разница в воспитании детей и внуков?

— Я авторитарный отец, у меня батя был жестким человеком, генерал, прокурор. Но мы никогда не слышали с моим братом какой-то ругани. И я стараюсь вести себя так же. Но дети очень разные. Парень шестнадцатилетний, у него непростой характер уже: «Я все знаю, я самый умный!» Я стараюсь закрыться, сказать ему что-то и отойти в сторону. А Лиза потом с ним работает по-женски, по-мягкому, я туда не лезу. Младшей дочери 10 лет, я с ней пока сам занимаюсь музыкой, ей нравится. А так-то у меня старшей дочери 48, младшей 10, совершенно другое отношение. Мне был 21 год, когда у меня родилась первая Катька моя. Я дурак был, совершенно безмозглый. Какое там отношение было? Сегодня, имея огромный жизненный опыт, я осознаю, что можно, чего нельзя. А если говорить о внуках?.. Ну, мы живем не на одной площадке.

— Расскажите про внуков, они ведь тоже разные по возрасту?

— У Марины двое детей: Сашка и Улька. Сашке вот три года будет, Ульянке восемь лет. А старший мой внук, мы с ними, кстати, родились в один день, 15 марта у нас день рождения, он на службе... На СВО.

— Ваш старший внук сегодня служит на СВО? Он доброволец?

— Он служит в Росгвардии, попал в армию примерно за четыре месяца до начала военных событий. Через месяц написал нам, что подписал контракт. А потом началась СВО... Вот он там уже третий год. Они периодически попадают в достаточно сложные ситуации. Он в Росгвардии, они не ходят в атаки, занимаются в первую очередь охраной. Идут, например, в Курске бои, наши проходят территорию, ее потом надо охранять, вот этим и занимаются. Там огромное количество проблем — мины, другое... Он раненый, искалеченный серьезно...

— И, несмотря на ранения, продолжает служить?

— Я говорю: «Димка, давай мы тебя как-то... Ну, там, в штаб, я не знаю». А он говорит: «Не могу, я — с мальчишками...» А я понимаю, что такое армейская атмосфера. Я же тоже военную академию окончил. На курсе у нас было 87 ребят. Ни одной девчонки, только мальчики. Мы до сих пор, а уже прошло больше 50 лет, встречаемся и дружим, так что я понимаю, что такое крепкий союз.

— Что вы ему говорите, как поддерживаете?

— Я ему сказал: «Димка, мы тобой гордимся, ты молодец, ты не трус. Ты мужик. Настоящий мужик». Это радует, что из него получился мужик, это большая редкость на сегодняшний день. Ведь множество есть примеров, когда избалованные мальчишки не становятся мужчинами и не могут тянуть жизнь. А жизнь — это не холодильники открывать и кушать, это зарабатывать, обеспечивать, бороться, уметь защитить себя: свою семью, детей, внуков. Вот он такой, Дима. И я очень рад, что он такой.