Дмитрий Ульянов рассказал о съемках сериала «Княжна милосердия»

Сериал «Княжна милосердия» канала «Россия» посвящен событиям конца девятнадцатого века и во многом вдохновлен классической русской литературой. Погружение в историю под руководством режиссера Леонида Белозоровича было связано не только с реквизитом, но и с желанием передать совершенно другую манеру общения людей. Съемки длились полгода, и за это время команда проекта побывала и на побережье Эгейского моря, и в Приэльбрусье на высоте почти две тысячи метров.

В беседе с Дмитрий Ульянов рассказал о коварной приклеенной бороде, съемочной гонке и прохладном турецком приеме.

— Съемки в таких масштабных проектах, как «Княжна милосердия», наверное, оставляют массу впечатлений. Что вам больше всего запомнилось?

— Работа была непростой. Например, тексты оказались довольно сложными. Режиссер сказал, что многое брали прямо у Толстого, а мы сейчас так не разговариваем, и учить двадцать страниц текста с весьма необычными фразеологическими оборотами конца девятнадцатого века, конечно, непросто. К этому нужно добавить то, что я все время носил приклеенную бороду. Говорить с ней довольно трудно, губы еле шевелятся, рот почти не открывается, очень противное ощущение.

— Съемочные локации можно назвать мечтой туриста. Как вам работалось в таких живописных местах?

— По-разному. В Турции, например, мы работали в тех павильонах, где снимают сериал «Великолепный век». И там было безумно холодно. За неделю до нашего приезда стояла теплая двадцатиградусная погода, и вдруг снег и минус три. А декорации построены на совесть — если предполагается, что сооружение из мрамора, то оно действительно из мрамора. И конечно, павильоны не отапливают. Так что приходилось время от времени выбегать на улицу греться. Но в Кисловодске природа нам благоволила. В конце ноября — начале декабря в кадре было яркое солнце и зеленая трава. В горах, конечно, холодно, но по кадру это незаметно, потому что не было снега.

— «Княжна милосердия» далеко не первый для вас сериал, в котором вы играете человека в форме. Кажется, будто у вас уже есть повод обреченно вздыхать, когда, получая сценарий, вы понимаете, что снова предлагают роль военного…

— Для актера что форма, что обычная одежда — это все костюм в театральном смысле. Нужно вживаться в образ, понимать, какого человека ты играешь, и так далее. Но в данном случае это еще и исторический материал, что, конечно, интересно. У нас были очень хорошие консультанты, художники по костюмам, и вся одежда практически на сто процентов соответствует своей эпохе, прикоснуться к которой очень приятно. От формы я не устаю. Это часть профессии. Неважно, кого ты играешь — мушкетера, милиционера или бизнесмена. Одежда лишь часть образа, в который нужно перевоплотиться.

— За то время, что вы снимаетесь в кино и сериалах, технологии съемок в изрядной мере изменились. Редко кто не сетует на довольно большое количество материала, которое сейчас нужно снять за смену. На ваш взгляд, такая высокая выработка — это благо или вред?

— Выработка начала расти, когда на площадке появились мониторы, благодаря которым режиссер детально видит снимаемую сцену. Потом появилась возможность монтажа прямо на съемках, это все упрощает и ускоряет процесс. Прибавьте сюда то, что пленку сейчас почти не используют, громоздкие световые приборы уже в прошлом и так далее. Конечно, от гонки люди устают и ропщут на нее, но с другой стороны, это отличный тренинг и концентрация. Я успел прикоснуться к советскому кино, первый раз снимался в 1987 году. Тогда на площадке работали по восемь часов, субботу и воскресенье отдыхали. Сейчас мы более тренированные.

— Вы, наверное, и сами замечаете, что почти исторические сериалы для федеральных каналов построены по принципу мелодрамы на фоне известных событий. Не является ли это чрезмерным упрощением в погоне за зрительским интересом?

— Если мы занимаемся драматическим искусством, то это правильный ход. Людям интересны взаимоотношения между людьми, и уже на втором плане предлагаемые обстоятельства. Что касается исторического контекста, то точно восстановить его очень сложно. История — наука необъективная. События нашего сериала выглядят по-разному со стороны русских и со стороны турок. А у местных жителей свое восприятие истории. Так или иначе, все это про людей. И конечно, взаимоотношения между нами всегда стоят на первом месте, поэтому театр и другие связанные с драматургией виды искусства никогда не умрут. Погружение же в историю лишь обогащает картинку.

— Вам повезло и с резонансными театральными постановками, и с ролями у известных режиссеров — от Хотиненко до Звягинцева. Но зрительский охват самого средненького сериала, конечно, шире, чем у спектакля или полнометражного фильма. Насколько этот охват важен для вас?

— Я всегда пытался осознанно существовать в этой профессии. Например, из Театра имени Вахтангова я ушел по собственному желанию после шести лет работы. Мне стало неинтересно, не было никакого развития. Потом стало складываться с кино, десять лет я не играл в театре, а потом вернулся туда. На мой взгляд, любой проект, в который ты ввязываешься, нужно делать на сто процентов. Я не хватаюсь за что попало, не набираю много всего, и мне неважно, какой охват будет у проекта. Это имеет значение для карьеры, конечно, лучше, когда фильм или сериал удается, тебя узнают, а когда начинают узнавать, то идут на тебя в театр. Но что касается работы и отдачи, то нужно все делать по-честному, а потом уж как сложится.

— Местная кино- и сериальная индустрия сейчас на подъеме, но при всем обилии проектов иногда кажется, что продюсеров интересуют только определенные жанры и темы. Замечаете ли вы это как человек, который находится внутри процесса?

— Сюжетов и в самом деле немного. Но волнует и раздражает меня другое. Сейчас молодые режиссеры и сценаристы воспитаны на американской поп-культуре. Она захватила мир, и ничего с этим сделать нельзя. Иногда, читая сценарий, мне кажется, что это плохой перевод. Я уже двадцать пять лет читаю сценарии и понимаю: когда начну это играть, то толком ничего не получится, потому что история ментально не наша. Что в предлагаемых обстоятельствах русский человек поступил бы по-другому. А молодые режиссеры и сценаристы стремятся подражать и адаптировать, они как будто эмигранты по психологии, не хотят быть русскими, но и американцами при этом не являются. И получается страшная абракадабра. Часто режиссер, объясняя сцену, говорит: «Я хочу, чтобы получилось как в том сериале». А я не хочу играть как в том сериале. Это уже снято и не имеет ко мне никакого отношения. Мне кажется, нужно вернуться к основам советского кино. В том смысле, что режиссер — автор фильма и отвечает за все. Это его взгляд, его видение, и такие режиссеры были фундаментом индустрии. С подобными людьми продюсерам, конечно, сложно работать, но результаты того стоят.