Театральный гуру Анатолий Васильев проводит «горький» эксперимент: опыт чудаков и варваров

В фойе театра открыта выставка фотохудожника Андрея Безукладникова «Эхо андеграунда. Из жизни нонсенсориков» (у худрука «Электротеатра Станиславский» был оперный сериал «Нонсенсорики Дримса»). На ней представлены черно-белые фотографии, на которых запечатлены представители андеграунда 80–90-х, так называемые неформалы, выступавшие на самых неожиданных площадках. Среди них — театральный гуру Анатолий Васильев, молодежь, толпящаяся у входа в подвал, где в конце 1980-х шел его спектакль «Шесть персонажей в поисках автора», на который невозможно было попасть, но все как-то правдами и неправдами пробирались и были счастливы. Стремление постичь суть актерской профессии непостижимым васильевским способом не знало границ. С тех пор жизнь резко поменялась. Многое рождается на ходу, идет по верхам.

Лаборатория «Варвары» под руководством Анатолия Васильева возникла на кафедре лабораторных исследований теории и техник театра в Московском международном университете. Представлять публике рожденный там проект «Горький. Опыт: Чудаки» (вечер этюдов по пьесе Горького «Чудаки») — дело рискованное, ведь по сути это учебный опыт.

Перед началом четырехчасового эксперимента к зрителям выходит Анатолий Васильев, чтобы прояснить важные моменты. Он рассказывает о Станиславском и его этюдном методе, его ученице Марии Кнебель, у которой сам учился. Пьесу Горького «Чудаки», написанную в 1910 году, он считает не самой лучшей у автора, но это и хорошо для лабораторного исследования: можно читать с чистого листа.

При этом текст Горького звучит современно: «Русский — не любит верить, вера — обязывает. Русский любит подчиняться обстоятельствам — он лентяй. Мы любим сказать: ничего не поделаешь, против рожна не попрешь… Мы живем шесть месяцев в году… а остальные полгода мечтаем на печке о хороших днях… о будущем, которого не будет для нас…»; «Нам, русским, пора бы посмотреть серьезно на наше положение в Европе… Никогда еще Россия не стояла в такой безнадежной, в такой опасной позиции»; «Тоска? Это наша историческая подруга, а стыд — ты, брат, выдумал. Фантазия! Когда же мы стыдились?»

Васильев говорил о свободном исследовании параллельно авторскому тексту, где речевой текст импровизируется, а текст действия — строго соблюдается. «Техника этюда не предполагает публичности, но попробуем. Надо рисковать. Способом свободного, стихийного, фонтанного сочинения театрального действия противостоять тому, что меня уже давно не устраивает в современном театре. Я активно предлагаю ничто тому, что чем-то является. Я активно предлагаю ничто, но подлинное ничто видимости чего-то. Я благодарю актеров, которые пошли за мной, которые верят, что это действительно акт возможный».

На сцене, располагающейся между двумя партерами А и В, нет никаких палисадников и сосен, предписанных Горьким, — только стулья, на которых сидят напротив друг друга двумя рядами молодые актеры: Екатерина Андреева, Мария Беляева, Дарья Далия, Иван Котик, Антон Лукин, Александра Милькис, Стася Негинская, Глеб Пирятинский, Денис Прутов, Янина Третьякова, Павел Шумский.

Молчат долго, пытаясь сосредоточиться и установить контакт. Как назло, зрители роняют телефоны, переговариваются, и в тишине слышен каждый шорох. Наконец начинаются «сцены», как обозначил жанр Анатолий Васильев.

Жесткой формы нет. Есть набросок, этюд, который завтра уже не повторится. Актеры импровизируют. Кто-то чувствует интонацию Васильева, кто-то нет, продолжая привычно наигрывать, демонстрируя наглядно, что такое в театре «всплескивать руками».

Васильеву всегда важны процесс, незавершенность, отсутствие конца. У актеров есть возможность сыграть любых персонажей, нарушая очередность.

Потехин и Мастаков разговаривают: «Умрет он». — «Вероятно. И ты умрешь, со временем». — «Ну, мы с тобой не скоро. А он — скоро. Молодому неприятно умирать». — «Кажется, я уже слышал однажды этот афоризм». — «Особенно неприятно умирать… оставляя невесту…»

Диалоги перекрестные, через всю сцену, пока актеры сидят по разные стороны, потом они выходят в центр. У кого-то они складываются, вовлекая зрителя в разговор, у кого-то нет.

«Звук мы слышим, цвет мы видим, действие же относится к внутреннему и невидимому, и каждый лично, индивидуально, как будто по секрету находит себя действующим, — декларирует Анатолий Васильев. — Но если с ним это чудо случается, он может про себя сказать: я человек драматического театра. И все те опыты, которые мы проводим, посвящены этому феномену действия, который является предметом искусства драматического театра».