«Левша» из Макеевки: от национальной гордости до комплекса неполноценности

Впрочем, сказ Лескова артисты из Макеевки начинают с декламации стихотворения Лермонтова «Родина».

Люблю отчизну я, но странною любовью!

Не победит ее рассудок мой.

Ни слава, купленная кровью,

Ни полный гордого доверия покой.

Лермонтова читает мужичок совсем невеликого роста, с взъерошенными рыжими волосами. «Как есть Левша, - подумала я. - Он же как у Лескова «рыжий и косой», а не русопятый молодец, каким обычно изображали тульского оружейника в анимации и мюзиклах.

Ни темной старины заветные преданья

Не шевелят во мне отрадного мечтанья.

Но я люблю — за что, не знаю сам…

Поэтическая увертюра, к которой вскоре присоединились другие артисты, выстроившиеся фронтально к зрителю, обещала серьезный литературный театр в народном духе. Но не успели зрители смиренно принять предложенную стилистику, как увертюра резко сделала рывок в сторону комедии, точнее фарса с музыкальными номерами. Постановка Максима Ждановича, стала похожа на анимированный лубок, заиграла, но при этом строго следовала тексту писателя, которого Толстой называл «самым русским из русских писателей». Артисты легко и как то отчаянно-весело обращались с материалом, колоритным, с занятными неологизмами, стилизованными под народную речь. В помощь была и группа музыкантов, разместившаяся слева в глубине сцены, которая от начала до конца сопровождала повествование о тульском Левше и о стальной блохе аглицкого производства, которую он, маленький, да еще и косой, подковал.

Деревянный помост, установленный под наклоном на Новой сцене Вахтанговского, собственно один и представлял собой декорацию, становясь то Европой, куда отправился русский царь Александр I в сопровождении казацкого атамана Платова, то Лондоном, где ему явили соринку в шкатулочке. «Это, – отвечают, – не соринка, а нимфозория». – «Живая она?» – «Никак нет, - отвечают , - не живая, а из чистой из аглицкой стали в изображении блохи нами выкована, и в середине в ней завод и пружина. Извольте ключиком повернуть: она сейчас и начнет дансе танцевать». Актриса, исполнявшая роль блохи, била чечетку, к ней весело присоединились другие. Потом Англию на помосте сменяли покои русского императора Николая I, под ним же Левша со товарищами колдовали над аглицким изобретением, а ближе к финалу его раскачивало бушующее море, которым в Петербург возвращался Левша.

Актеры - Вадим Басалыгин (Левша), Евгений Романенко (царь), Максим Жданович (атаман Платов), Валерий Машошин (англичанин), Валерия Аршинова (блоха) и другие на ходу меняли маски, играли легко, с азартом. Левша был трогательно доверчив ко всему, Царь - сказочно прост и наивен, а англичанин, что стальную блоху ему показывал, высокомерен и, как положено британцу, себе на уме.

Жанр лубка режиссер выдержал во всем: в игре, в сценическом, более, чем скромном, оформлении (Александр Григоров), в музыкальном (Сурен Арутюнянц). Инструменты, сделанные из бутылок и прочих подручных предметов, добавляли колорита инструментам народным и классическим. Малобюджетность достаточно большой постановки (на сцене порядка двадцати человек) была очевидна. Но про внешний вид ее нельзя сказать, как в том анекдоте про Эрмитаж, куда зашел олигарх: «Чистенько, но бедненько». Напротив, костюмы выглядели достойно, решены остроумно. Когда директор театра Владислав Слухаенко после спектакля озвучил мне бюджет «Блохи», показалось, что я ослышалась - 250 (!!!) тысяч рублей, а потом стало неловко за постановки некоторых столичных театров, о которых, кроме бюджетов с шестью или семью нулями сказать нечего.

А сказ Лескова, написанный в 1881 году, и который был бит со всех сторон как либералами, так и патриотами, звучал поразительно актуально, точно вчера сочинен: про противостояние и вечное соперничество России и Европы, о всегдашнем снисходительно-презренном отношении последней к первой. И самоуничижении русского человека, даже богатого и властного, при виде иностранца, к которому почтения у нас всегда больше, чем к соотечественнику, даже если он - Левша, чистый воды гений. Что, собственно, и находим в финале истории рыжего и косого мастера: по возвращению его из Англии шкипера, с которым Левша на спор пил, как гражданина иностранного, хоть и недружественного теперь государства, свезли в приличную больницу, где бульоном и заботой выходили, а Левшу, блоху подковавшего, - в простонародную Обуховскую, где «неведомого сословия всех умирать принимают». Так этот русский гений перед смертью не родину и власть проклинал, а просил доктора сказать царю оружейный секрет чистки стволов: что, мол, «у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни Бог войны, они стрелять не годятся». Только до царя, как это у нас водится, эти слова не донесли, а если б донесли « в Крыму на войне с неприятелем совсем бы другой оборот был». В общем, «Люблю Россию я, но странною любовью»…

А Донецкий молодежный театр из-за обстрелов в Макеевке не работает. Включенный в программу «Больших гастролей» Министерства культуры России, он колесит по стране, показывает свои спектакли.